В столичном Театре имени Гоголя, который еще недавно был всем известен как «Гоголь-центр», прошел сбор труппы. Новый худрук театра Антон Яковлев рассказал о своем видении его стратегии. Намерения творческие и идейные комментирует Эсфирь Штейнбок.
Под предводительством Антона Яковлева театр собирается уходить от иронии, меланхолии, мизантропии и сарказма
Фото: Артем Геодакян / ТАСС
Под предводительством Антона Яковлева театр собирается уходить от иронии, меланхолии, мизантропии и сарказма
Фото: Артем Геодакян / ТАСС
Театр имени Гоголя объявил о своих планах едва ли не последним из московских театров. По понятной причине — в конце июня было объявлено об увольнении предыдущего руководства «Гоголь-центра» и о фактическом окончании десятилетней истории одного из самых громких и успешных театральных проектов в новейшей театральной истории. Тогда же новым художественным руководителем был неожиданно назначен Антон Яковлев — режиссер хотя и опытный, но, мягко говоря, не самый успешный и не слишком известный. Учитывая, что вместе с руководством «Гоголь-центра» из театра, которому было официально возвращено старое название «Театр имени Н. В. Гоголя», ушло большинство команды Кирилла Серебренникова — костяк труппы, состоявший из молодых актеров, учеников Серебренникова, а также большая часть административной и технической служб,— театр фактически «обнулился», лишившись и востребованного бренда, и репертуара. Запускать дело нужно было заново, а для этого потребовалось несколько месяцев.
Наконец Антон Яковлев собрал труппу и прессу, чтобы объявить о своих планах. Собственно говоря, перечень принятых к постановке пьес и намеченных творческих программ не может вызвать ни возражения, ни удивления. Сам худрук поставит за два года четыре спектакля по замечательным произведениям — «Герой нашего времени» Лермонтова и «Мюнхгаузен» по пьесе Григория Горина, «Соборяне» по Лескову, «Версилов и другие» по мотивам «Подростка» Достоевского. На малой сцене — Шекспир и Уайльд. В планах — Шукшин и модный современный француз Флориан Зеллер, спектакли учеников Сергея Женовача. Как и во многих других театрах, в Театре имени Гоголя будет работать режиссерская лаборатория «Перспектива», выбран уже и материал для эскизов — Булгаков, Макдона, Брэдбери, Островский. Будет и особая музыкально-поэтическая программа. В планах — создание киноклуба и детской студии.
В общем, если не вглядываться, то все выглядит «как в лучших домах», а многие названия и проекты вполне могли появиться и в планах разрушенного «Гоголь-центра».
Разве что отсутствие современной русской драматургии бросается в глаза, но понятливым людям не нужно объяснять почему. (Интересно, кстати, получены ли разрешения от Макдоны и Зеллера: не секрет, что многие зарубежные драматурги в последние месяцы отказались от сотрудничества с российскими театрами — и опять же понятно почему.)
В общем, событием открытие нового сезона делает вовсе не список грядущих совершений. И уж точно не новый логотип театра (угадаете с трех раз уровень креатива? Правильно, это носатый профиль Николая Васильевича). Событием его делает речь Антона Яковлева, своего рода манифест, призывающий держаться всего хорошего против всего плохого. В качестве хорошего у Яковлева выступают, конечно, красота, вдохновение, возвышенные человеческие чувства, искренность, детская непосредственность и прочие неопровержимые великолепия. В качестве плохого, отвергаемого, не соответствующего моменту — ирония, сарказм, деконструкция, мизантропия, меланхолия, вульгарная социальность (вот она, современная драматургия-то где). Видимо, вторая группа качеств, хотя это и не сказано впрямую, для Антона Яковлева характеризует творчество Кирилла Серебренникова и репертуар закрытого «Гоголь-центра». И он надеется предложить зрителю альтернативу — как он говорит, «разумный идеализм».
Вряд ли сейчас стоит спорить и доказывать, что в творчестве Серебренникова и в лучших спектаклях «Гоголь-центра» ирония прекрасно сочеталась с вдохновением, мизантропия — с красотой и социальность была вовсе не вульгарной, а искренней и честной. И что настоящее искусство не может парить в облаках, оно рождается в столкновении разных сторон человеческого, без деления на хорошее и плохое. Но, в конце концов, зритель питается не манифестами, а художественными впечатлениями. Если Яковлев справится с Гориным, не принимая иронии и сарказма, с Лермонтовым — без погружения в мизантропию, а призванные им режиссеры одолеют Макдону и Зеллера одной только добротой и верой в прекрасное, то будут им и честь, и хвала.
И если Театр имени Гоголя достигнет остроты, убедительности и, как следствие, востребованности «Гоголь-центра», то неважно, что говорит труппе худрук.
Ну а если театр станет опять тем, чем был многие годы Московский театр имени Гоголя,— забытым, полупустым культурным учреждением у вокзала… Что ж, и тогда есть выход: вслед за Театром имени Ермоловой подписать сотрудничество с каким-нибудь силовым ведомством, которое, если что, защитит и заполнит пустые кресла своими дисциплинированными сотрудниками, скучающими по возвышенному.