«В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность»
Чем власти держали в узде выехавшего из страны Горького
100 лет назад, в 1922 году, уехавший за границу А. М. Горький написал ряд сенсационных статей о России, к которым в Москве отнеслись крайне негативно. Однако полноценного оппозиционера из него так и не получилось. Причем не только потому, что русская эмиграция и зарубежные правительства не могли поверить в перерождение «буревестника революции». Советские руководители нашли нехитрый, но эффективный способ, позволявший держать великого пролетарского писателя на коротком поводке.
«После отъезда М. Горького за границу он был осажден целым рядом эмигрантских газет, пытавшихся узнать об отношении писателя к русской революции и русскому народу»
Фото: General Photographic Agency / Getty Images
«После отъезда М. Горького за границу он был осажден целым рядом эмигрантских газет, пытавшихся узнать об отношении писателя к русской революции и русскому народу»
Фото: General Photographic Agency / Getty Images
«Используют авторитетность горьковского имени»
То, что написал А. М. Горький в 1922 году в статьях «о русском народe, о крестьянстве, большинстве его», истинным патриотам читать было совсем не просто:
«Я думаю, что русскому народу исключительно — так же исключительно, как англичанину чувство юмора — свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли, как бы изучающей цепкость, стойкость жизни. В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное».
А откровения великого пролетарского писателя об отношении крестьян к рабочему классу и городским жителям вообще вряд ли согревали душу высокопоставленным большевикам:
«Сотни тысяч пудов хлеба, спрятанного от голодной Москвы и Петербурга, деревня защищала с оружием в руках, не щадя своей жизни…
В 1919 году милейший деревенский житель спокойно разул, раздел и вообще обобрал горожанина, выманивая у него на хлеб и картофель все, что нужно и не нужно деревне.
Не хочется говорить о грубо насмешливом, мстительном издевательстве, которым деревня встречала голодных людей города».
Еще меньше руководителям страны должны были понравиться намеки Горького на то, что, по сути, диктатура большевиков, чужда и ненавистна народным массам:
«Русский крестьянин сотни лет мечтает о каком-то государстве без права влияния на волю личности, на свободу ее действий,— о государстве без власти над человеком».
Неоднозначную реакцию вызывали некоторые мысли писателя из народа и у зарубежной интеллигенции:
«Но где же — наконец — тот добродушный, вдумчивый русский крестьянин, неутомимый искатель правды и справедливости, о котором так убедительно и красиво рассказывала миру русская литература XIX века?
В юности моей я усиленно искал такого человека по деревням России и — не нашел его. Я встретил там сурового реалиста и хитреца, который, когда это выгодно ему, прекрасно умеет показать себя простаком».
А в деле «Максим Горький за рубежом», найденном в архиве ФСБ писателем В. А. Шенталинским, сохранился документ без даты и подписи с реакцией на эту горьковскую публицистику:
«После отъезда М. Горького за границу он был осажден целым рядом эмигрантских газет, пытавшихся узнать об отношении писателя к русской революции и русскому народу.
Летом 1922 г. Горький опубликовал в иностранных газетах несколько статей, произведших сенсацию среди общественных кругов Европы и вызвавших обсуждение на страницах наших газет.
В этих статьях, ныне выпущенных изд. И. П. Ладыжникова отдельной книжкой под названием "О русском крестьянстве", Горький высказывает очень безотрадное суждение о русском народе, а в связи с этим и о совершенной русским народом социальной революции. Общий вывод из статей — это "трагичность русской революции в среде полудиких людей", это трагичность большевизма, по идее движения городской и промышленной культуры, электрификации, точной и сложной организации и индустриализации, по осуществлению оказавшегося восстанием мужицкой стихии, жестокой, дикой, анархической и разрушительной. Отсюда заключение: "Планетарный опыт Ленина, человека аморального, относящегося с барским равнодушием к народным горестям, теоретика и мечтателя, не знакомого с подлинной жизнью,— безответственный опыт его и иже с ним не удался"».
В том же документе предсказывалась грядущая трансформация «буревестника революции» в эмигранта-оппозиционера:
«Общественные круги Европы, антисоветски настроенные, разумеется, с должной выгодой для себя используют авторитетность горьковского имени среди масс.
В последнее время Горький, дотоле державшийся аполитично и выставлявший себя прежде всего защитником русской культуры, сближается с социалистическими антибольшевистскими группами».
Но полноценным оппозиционером Горький так и не стал. И на то была веская причина.
«В течение срока действия сего договора автор не имеет права ни сам, ни через других лиц издавать свои произведения на русском языке, как в России, так и за границей» (на фото — рабочий стол Горького)
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
«В течение срока действия сего договора автор не имеет права ни сам, ни через других лиц издавать свои произведения на русском языке, как в России, так и за границей» (на фото — рабочий стол Горького)
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
«Начать финансирование Горького»
21 декабря 1921 года, уже после отъезда Горького за границу, Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение о его обеспечении:
«Включить т. Горького в число товарищей, лечащихся за границей, и поручить т. Крестинскому проверить, чтобы он был вполне обеспечен необходимой для лечения суммой».
Полномочный представитель РСФСР в Германии Н. Н. Крестинский выполнил указание Политбюро и к лету 1922 года писателю было выдано 450 тыс. марок, что составляло немногим более 3850 золотых рублей. Сумма была грандиозной по меркам голодающей России. И даже патронируемым ЦК РКП(б) высокопоставленным большевикам на поездку в Европу для лечения выдавали в несколько раз меньше.
Еще в конце зимы 1922 года как бы сам собой встал вопрос о том, каким образом компенсировать затраты на содержание писателя за границей. И появилось простое, но выглядевшее совершенно логичным решение, утвержденное Политбюро 25 февраля 1922 года:
«а) Поручить Наркомпросу приобрести у М. Горького авторские права на его сочинения.
б) Поручить Берлинскому отделению НКВТ (Народного комиссариата внешней торговли.— "История") совместно с т. Крестинским немедленно оформить эту сделку и немедленно начать финансирование Горького».
Предложение было с явным подвохом, и «буревестник революции» принял его не сразу и с оговорками. Только через четыре месяца, 21 июня 1922 года, торговый представитель РСФСР в Германии Б. С. Стомоняков писал И. В. Сталину:
«Согласно Вашего поручения мы заключили прилагаемый при сем в копии Договор с А. М. Пешковым — Максимом Горьким».
Докладывал Стомоняков и о предстоящих немалых расходах по договору:
«Для осуществления изложенных в Договоре обязательств необходимо не позднее октября сего года начать выпуск полного собрания сочинений М. Горького. Необходимо теперь же заказать бумагу.
Из всей предположительной по прилагаемой смете суммы на все издание, включая авторский гонорар в 29 500 000 герм. марок, потребуется в нынешнем году:
1) на бумагу для текста и обложки Мк.— 14 000 000
2) на набор, печать и пр. типогр. раб.— 3 500 000
Всего М. 17 500 000 — или 150 000 зол. рубл., на каковую сумму прошу открыть кредит для реализации Договора».
Согласно договору, Горький предоставлял Торговому представительству РСФСР в Берлине «право собственности на издание полного собрания всех своих сочинений на русском языке в Германии или России». Ему был предложен приличный гонорар:
«Представительство выплачивает автору авторский гонорар в размере 15% с номинальной цены издания. Назначенного для Германии, но во всяком случае не менее чем с тройной себестоимости издания. Гонорар выплачивается в марках германской валюты или иной валюты по выбору автора.
Расчет производится в американских долларах».
А в счет будущих гонораров писателю предложили аванс и ежемесячное содержание:
«Представительство выдает ему при подписании сего договора 800.000 германских марок с удержанием из этой суммы выданных ему до сего времени 450.000 марок. В дальнейшем расчет с автором производится нижеследующим образом: начиная с 1-го июля сего 1922 года Представительство уплачивает автору ежемесячно по 100.000 марок в германской валюте».
Все эти суммы учитывались потом при окончательном расчете после выхода томов собрания сочинений. Но предложение, учитывая, что большинство русских эмигрантов в Европе вело полунищенский образ жизни, было очень щедрым. И за возможность получать деньги регулярно, Горький пошел на самую важную для советских властей уступку:
«В течение срока действия сего договора автор не имеет права ни сам, ни через других лиц издавать свои произведения на русском языке, как в России, так и за границей».
Кроме того, он больше не мог выпускать новые произведения на русском языке отдельными книгами — он мог их самостоятельно публиковать лишь в периодической печати и сборниках, где далеко не всегда платили существенные гонорары.
Скорее всего, взявшись за написание заметок о русском народе, Горький хотел прощупать пределы определенных для него рамок. Но ответными, достаточно жесткими статьями в советской прессе ему дали понять, что он может потерять своего главного — советского читателя. Так что в итоге пролетарский писатель выбрал удобную жизнь за границей на деньги советского правительства. И осенью того же 1922 года заявил о своей лояльности советской власти. С 1923 года тома собрания его сочинений стали печататься в Берлине, а с 1924 года и в Москве.
На случай новых попыток писателя проявить ненужную советскому правительству активность был заготовлен нехитрый ход. Просто-напросто сдвигалось время очередной выплаты, и обремененный домочадцами и гостями Горький оказывался в сложном положении. Ничего тонкого и изысканного — грубый элементарный расчет.