Как кризисы убивают в нас сопротивляемость, а сериалы учат любить полицейских и почему бойкот последних фильмов Вуди Аллена и Романа Полански не самая большая потеря для искусства. Самые интересные мнения о культуре в еженедельном дайджесте Марии Бессмертной
1
Думаю, мало кто понимает, что рассматривать нынешний кризис отдельно от других кризисов за последние 20 лет невозможно. Интересно здесь то, что для молодого поколения кризисы стали нормой: передышки между ними все короче и короче. Мы живем в перенасыщенном информацией пространстве, где катастрофы стали его общим знаменателем. Любая кротовина становится горой. Нынешний уровень информационной вовлеченности, обусловленный круглосуточным потоком социальных сетей и уничтожением экспертного мнения, повышает уровень шума. В результате один кризис накладывается на другой, потом на третий, что может привести к размыванию наших представлений о социальном благополучии и подрыву сопротивляемости.
2
Порядок, поддерживаемый полицейскими статус-кво,— это хорошо; его подрыв — это плохо. Есть очень много причин, по которым мы определяем беспорядки, исходя из полицейского взгляда на порядок, среди них институциональный и системный расизм, капиталистическое стремление ставить собственность выше человеческой жизни и политическая система, которая благоволит носителям власти. Но и роль телевидения не надо принижать. Огромное количество сериалов про полицейских на протяжении десятилетий учит нас тому, чье мнение важно. В бесконечных программах об истории преступлений телевидение учит нас заботиться о полицейских.
3
По мере того как эпидемия ВИЧ принимала устрашающие масштабы, Крамер освоился в роли самого воинственного спикера Америки. Он сравнивал происходящее с Холокостом. Он называл Энтони Фаучи, ведущего американского иммунолога, «некомпетентным идиотом», он оскорблял даже жену Фаучи, медсестру, которая работала с ВИЧ-положительными пациентами и разрабатывала протоколы обезболивания. Он врывался на похороны и церковные службы. Однажды он написал письмо руководителю компании, политика которой, как он считал, вредила его делу, и пригрозил, что если тот не изменит своих методов работы, то юридическая фирма его старшего брата прекратит с ним сотрудничество. Он был занозой в заднице и сделал из этого политическую позицию. Он говорил о том, что люди постоянно умирают и что цивилизованный разговор их не спасет. Их спасет крик. И — это самое важное — он был прав.
4
Я все еще считаю, что больше голосов лучше, чем меньше голосов, и что критическое мышление следует поощрять, а не сдерживать. Я думаю, что можно считать фильм достойным внимания, несмотря на амбивалентное — или открыто отрицательное — отношение к его создателю. Утраченное произведение — это в любом случае утрата, которую надо признать или даже оплакать. Но единственная причина, по которой мы не можем посмотреть в кино последние фильмы Аллена и Полански, заключается в том, что они до недавнего времени находились в статусе гениев со всеми полагающимися этому статусу привилегиями в виде полной неприкосновенности. Чего мы никогда не узнаем, так это сколько фильмов мы не увидели из-за того, что женщин выживали из бизнеса. Отделение произведения искусства от его автора требует удержания двух противоречащих друг другу мыслей. Того же требует и отделение произведения искусства от публики. Мне жаль, что я не могу посмотреть «Дождливый день в Нью-Йорке» и «Офицера и шпиона», честно о них подумать и оценить их со знанием дела. Но по-настоящему преследуют меня и заставляют скорбеть неувиденные фильмы, созданные невидимыми художниками — теми, утрату которых мы даже не заметили.
5
Люди действительно включились в нашу борьбу. Думаю, это связано и с тем, что все и так были на взводе, а пандемия дала время, чтобы подумать, что на самом деле значит справедливость и есть ли она в современном обществе.
6
По сравнению с прошлыми поколениями наши отношения со смертью существенно изменились. У Гойи было семь детей, но только один из них выжил. У Баха было 20 детей, и только десять из них дожили до зрелого возраста. Это было нормой, гораздо страннее было не сталкиваться со смертью, никогда не видеть мертвых тел своих близких. Отношения со смертью потому носили метафизический характер. Сейчас, когда смертность снизилась, а болезни лечат в стерильных условиях больниц, смерть стала умозрительной. Наш современный клинический подход к ней, в противовес философскому подходу прошлого, не позволяет искусству осмыслить обстоятельства пандемии. Это объясняет и нашу одержимость новостями. COVID-19 представлен математической кривой, которая, как мы надеемся, повторит радугу за окном.