Он и Оно

В Нью-Йорке в возрасте 81 года умер Он Кавара. Умер в конце июня — точная дата смерти неизвестна, семья отказывается ее называть. Видимо, неизвестна и точная дата его рождения: по крайней мере, если верить биографиям в каталогах, где вместо возраста указывалось количество дней, прожитых им на момент вернисажа, получается расхождение с метрикой дней на десять. Ирония судьбы: маньяк точности датировок, весь жизненно-художественный проект которого состоял в отсчете времени, всемирно-исторического и личного, чуть ли не ежедневно сообщавший миру о своем существовании — картинами с датами, телеграммами "Я еще жив" и открытками "Я проснулся во столько-то", неизвестно, когда родился и когда умер. Вероятно, это тоже часть замысла. Однако то, что он умер, известно точно, и шутки более неуместны. Все пародии в жанре "On Kawara Update" — в них более всех преуспели интернет-артисты, напридумывавшие разнообразного софта, чтобы заменить машиной художника, который будто бы и трафаретами не пользовался, а каждую циферку выводил вручную,— забудутся. А Он Кавара останется — таким, каким он и хотел остаться.

К его некрологам трудно найти фотографию: Он Кавара не давал интервью, не появлялся на вернисажах, на снимках, которых почти что и нет, обычно виден со спины. Зато к его некрологам в Сети так и лезет контекстная реклама швейцарских часов. Опять же ирония судьбы: он вовсе не был дорогим художником. Рекорд, установленный весной на Christie's в Нью-Йорке, какие-то жалкие $4,2 млн за "классическую" картину с датой, по нынешним временам и учитывая "хрестоматийный" статус художника — три "Документы", одна Венецианская биеннале, ретроспективы в MoMA и Помпиду — это смешной рекорд. Из некрологов публика с изумлением узнала, что Кавара, оказывается, успел прославиться в ранней юности — еще до отъезда из Токио. Судя по описаниям, успел прославиться гротескными рисунками с расчлененными телами, возможно, в духе Фрэнсиса Бэкона — уже тогда он увлекался западным искусством и западной философией, экзистенциализмом и психоанализом. Не надо увлекаться психоанализом, чтобы связать те токийские рисунки с атомной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки — якобы это было самое сильное переживание его отрочества. В конце 1950-х семья переехала в Мехико, он много путешествовал по стране, три года учился живописи в местной академии, пожил в Нью-Йорке, затем — в Европе, в Париже. В 1964-м Он Кавара вернулся в Нью-Йорк, чтобы осесть навсегда. Судя по описаниям, вернулся с абстракциями, куда включались обрывки слов, превращающиеся в геометрические структуры. Описания — все, что осталось от раннего Кавары: он уничтожил свои неканонические работы. Все, что было сделано до триптиха 1965 года: три красные картины с белыми надписями посредине, на левой — "One thing", на правой — "Viet-Nam", в центре — "1965". Он никогда не объяснялся, но нетрудно предположить, что в его тогдашнем пацифизме имелся японский оттенок, японское восприятие американской внешней политики. Но так или иначе с вьетнамского триптиха начинается канонический нью-йоркский Он Кавара. Тот, чье искусство будет через полгода представлено на долгожданной ретроспективе "Он Кавара — тишина" в нью-йоркском, естественно, Музее Гуггенхайма: годом отсчета станет 1965-й.

Вслед за вьетнамским триптихом была написана первая картина с датой — 4 января 1966 года. Хоть и после "Одного и трех стульев" Джозефа Кошута, но до "Параграфов" Сола Левитта, где термин "концептуальное искусство" впервые прозвучал по делу. Он Кавара был мгновенно опознан как концептуалист — из партии Романа Опалки, Ханне Дарбовен и всех, кто одержим рядами чисел или других знаков, служащих для измерения не то чтобы времени, а вечности и бесконечности, сколь бы абсурдной ни казалась задача, и кто готов во имя этого безнадежного дела ежедневно оставлять следы своего присутствия на земле. С конца 1960-х до 1979-го Кавара отмечал свое присутствие телеграммами с фразой "Я еще жив", открытками со словами "Я проснулся тогда-то" — с указанием точных места и времени, поэмами "Я встретил" — машинописными списками имен всех, кого он встретил за день, и атласами "Я пошел" — черно-белыми картами, на которых красной линией отмечались его дневные маршруты. Три последние серии были изданы книгами — каждая двенадцатитомником: в "Я проснулся" в общей сложности 4160 страниц, в "Я встретил" — 4790, в "Я пошел" — 4740. Искусствоведы пишут, что это — его ответ на теорию относительности: имена случайно встреченных и траектории случайно пройденного как личный способ измерения времени, с человеческой точки зрения — всегда сугубо личного. Времени всеобщему посвящена работа "Миллион лет", созданная в 1969-м, в год Вудстока и прилунения "Аполлона 11", и продолженная в 1993-м, когда у Кавары открылась годичная выставка в Dia Center. "Миллион лет" существует в виде двухтомника, где в первом томе "Прошлое — всем, кто жил и умер" буквально — бухгалтерскими рядами и столбцами — перечислен миллион лет, с 998031 года до н.э. по 1969 год н.э., во втором томе "Будущее — последнему" содержится аналогичная летопись с 1993-го по 1001992-й. А еще "Миллион лет" отсчитывают с помощью аудиоинсталляций и живых перформансов, когда статисты до упаду читают "имена" годов. И хотя Он Кавара вроде бы дает миру шанс — аж до 1001992-го, оптимизма его искусство, особенно картины с датами, этот opus magnum художника, не внушает.

Картины с датами, известные как серия "Сегодня", более всего напоминают могильные плиты. Число, месяц, год — всякий раз они писались на языке и по правилам грамматики той страны, где Кавара пребывал в момент создания работы, а если страна не использует латиницу, тогда на эсперанто. Варьировались размеры, цвет фона и даже шрифт — неизменным оставался процесс нанесения белых акриловых цифр и букв на поверхность холста, вручную, без каких-либо приспособлений. Если полотно не бывало закончено до полуночи, его уничтожали, если бывало — вносили в специальный реестр. Законченные картины укладывались в особые коробки, выстланные сегодняшней газетой той страны, где писались,— коробки с газетами считались частью работы, но картины редко выставлялись вместе. Словно бы он не хотел давать зрителю единственно верной подсказки — каждый волен был устанавливать с этой датой свои персональные, интимные связи. Не найти подсказок и к тому, по каким кодам устанавливать связь с таким искусством в целом. Искать в нем влияние Сартра и Камю, Кейджа и "Флюксуса", Хиросимы и Нагасаки? Понимать как японскую приверженность ритуалу или как нью-йоркскую приверженность минимализму? Говорить о балансе между макро- и микроисторией, о жизни, превращенной в хеппенинг с заранее известным концом, о традиции memento mori в искусстве, о ее локальных и универсальных изводах? Или о том, наконец, что только в контексте такого искусства швейцарские часы из контекстной рекламы обретают смысл благороднейшего символа.

10 художников, посвятивших себя одному произведению

В память об Оне Каваре, на протяжении 48 лет создававшем серию "Сегодня", Weekend вспомнил других художников, пытавшихся победить время с помощью одного арт-проекта. Читать дальше