В конце августа начнется прием заявок на первые конкурсы на строительство электростанций на возобновляемых источниках энергии (ВИЭ). Открыто добивавшаяся принятия правительством мер поддержки ВИЭ Avelar Energy Group (подконтрольна "Ренове" Виктора Вексельберга) намерена подать на первый же конкурс минимум десять проектов солнечных станций общей мощностью не менее 50 МВт. Об этих проектах и будущем традиционных источников энергии, а также о перспективе создания мировой сверхструктуры, объединяющей солнечные проекты разных собственников, "Ъ" рассказал главный управляющий директор Avelar Energy Group, гендиректор ООО "Хевел" ИГОРЬ АХМЕРОВ.
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
— Каковы результаты бизнеса "Реновы", связанного с возобновляемой энергетикой?
— Этот бизнес до сих пор находится в стадии развития: отрасль новая — бизнес новый. Мы завершили несколько проектов как в ветряной, так и в солнечной энергетике. Совместно с нашим партнером Enovos SA мы построили порядка 100 МВт солнечных мощностей (в основном в Италии), часть из них продали. Сейчас мы эксплуатируем 63 МВт. По построенным мощностям наш возврат на вложенный капитал превышает 20%. В 2008 году мы построили в Италии 9 МВт ветряных электростанций и получили все разрешения на строительство еще примерно 200 МВт. Все это также было продано с достаточно высокой доходностью — то есть для нас это был неплохой бизнес.
— Сейчас вы находитесь в инвестиционной стадии?
— Мы имеем дело с рынком, который стремительно развивается. По темпам своего роста он сопоставим с интернетом: мы говорим о 50% в год. Когда мы в 2008 году начинали заниматься солнечной энергетикой в Италии, там был построен 1 ГВт, а на сегодняшний день их 17.
— Пик роста, по вашему наблюдению, уже пройден?
— Безусловно, пройден. Он был пройден в 2011 году.
— На какой ресурс рынка вы рассчитываете?
— Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно понять, кто "мы". Дело в том, что это сегментированный рынок. До 2012 года ситуация была очень простая: в странах ЕС существовали государственные стимулирующие тарифы. Есть две ключевые страны, в которых были построена солнечная генерация,— это Германия и Италия. Вместе они представляют собой примерно 50% всей мировой солнечной мощности. И все это было построено в основном на базе тарифов, которые были достаточно умно сделаны: они заставляли выдерживать сроки, каждые полгода снижались — и поэтому была настоящая гонка вооружений, в которой участвовали в том числе и мы. За это время было построено порядка 100 ГВт. Сейчас рынок стал гораздо сложнее. Но одновременно, если верить McKinsey, он в шесть раз больше, к 2022 году его объем составит 600 ГВт. Эта цифра основывается на прогнозах энергопотребления в целом ряде стран, а также на наблюдениях за снижением себестоимости производства панелей и систем (например, стоимость систем за то время, что мы занимаемся этим бизнесом, упала на 70%).
Некоторое время назад мы приняли стратегию по развитию не на европейских рынках, а на тех, которые можно назвать быстрорастущими, или развивающимися. У этих рынков есть две характеристики. Одна из них — серьезная проблема с энергоснабжением, другая — более низкое кредитное качество контрагентов. На этих рынках мы начинаем заниматься поставкой электроэнергии не так, как раньше,— государству или назначенному государством агенту по тарифам,— а прямым потребителям. Мы начали первый проект в ЮАР, где выступаем продавцом электроэнергии для нашего крупного клиента на период от десяти лет. Мы заключили с ним соглашение, в соответствии с которым и строим объект. Таким образом, мы берем на себя не риск Южной Африки как страны, а риск контрагента. В ряде случаев риски по тем контрагентам, с которыми мы работаем, ниже, чем риски государства. Но это требует более сложного подхода к выбору контрагента и более сложных переговоров. Хотя потенциально этот рынок гораздо больше. И он гораздо более предсказуем, чем рынок тарифов, которые устанавливает государство.
— И как вы решаете проблему с более низким кредитным качеством этих стран?
— Эта проблема решается в основном диверсификацией. Нельзя класть все яйца в одну корзину, когда есть вероятность, что какое-то правительство или какой-то конкретный контрагент пересмотрят свою политику в области мер стимулирования либо бизнес-стратегию. Ведь наш бизнес построен на том, что мы продаем электроэнергию тем, кому она нужна. Нашим конкурентом в ЮАР, например, является крупнейшая энергокомпания, которая существует много лет и которая построила огромное количество электростанций. Изменив свой подход к рынку, она чисто теоретически может сделать наш бизнес менее выгодным. Если мы присутствуем на нескольких рынках, то шанс того, что это произойдет одновременно на всех, снижается.
— По российскому рынку каковы ваши ожидания на ближайшие годы?
— Существует постановление по мерам поддержки развития ВИЭ. Должно быть построено до 6 ГВт объектов ВИЭ до 2020 года. В сравнении с нашими коллегами по Европе это немного. На солнце в этом портфеле приходится 1,5 ГВт, и это тоже немного. Это равно полугодовому вводу Италии и трехмесячному вводу Германии в лучшие времена. Но тем не менее нужно с чего-то начинать. Думаю, что 1,5 ГВт солнца в РФ будут построены раньше 2020 года. Мы понимаем, как будет развиваться солнечный сегмент, и мы представляем себе динамику, с которой движутся коллеги в ветре и в гидроэнергетике. Полагаю, что и там недостатка ввода не будет.
— Насколько вам интересна розничная солнечная генерация?
— Это очень интересная тема. Наш случай отличается от других — например, от ветра. Ветер — это большие установки, одна турбина — 2 МВт. А у нас очень высокая модульность, мы можем строить установки от 100 кВт до 50 МВт. Поэтому в силу технологических особенностей мы, пожалуй, наиболее близки к розничному рынку из тех видов ВИЭ, которые были одобрены. Безусловно, мы будем работать на розничном рынке — во-первых, чтобы обеспечить разнообразные удаленные территории. Плюс мы, безусловно, будем разговаривать с территориями, на которых существует энергодефицит, и искать решение, которое позволит, с одной стороны, через существующую систему тарифов обеспечить нам требуемые нормы доходности и гарантии возврата капитала, а с другой стороны, обеспечить энергоснабжение территорий. Но при этом розница не станет отраслью сама по себе. Сначала должна возникнуть сама отрасль с ее проектировщиками, производством панелей, инверторов, структур и всего прочего, и только тогда отрасль может какую-то часть мощности передать на розницу.
— Расскажите, пожалуйста, о проектах, с которыми вы собираетесь участвовать в конкурсе на строительство оптовой ВИЭ-генерации, если это можно раскрыть.
— Мы пойдем как минимум с 50 МВт и постараемся привести эту цифру к 100 МВт. Это в первом раунде. 50 МВт при нашем стандартном масштабе 5 МВт означает, что мы пойдем как минимум с десятью проектами.
— По каким регионам?
— Мы достаточно давно начали заниматься этой темой, месяцев семь назад, когда еще не до конца было понятно, выйдет постановление или нет. Но мы верили в его выход и начали общаться с регионами, выбирать участки. Регионы первой подачи — это Башкирия, Оренбург, Челябинск и республика Алтай, плюс у нас есть широкое взаимодействие с Ростовской, Астраханской областями, республикой Калмыкия и т. д. Если в кластере: а) светит солнце, б) логистика нам подходит, и в) власть хочет, чтобы развивались проекты, подобные нашему,— мы его выбираем. При этом следует отметить, что во всех регионах мы встретили высокую заинтересованность местных властей в том, чтобы помочь нам в реализации наших проектов. Мы разговариваем примерно с 20 областями. Сейчас мы находимся в конкретном процессе подачи на сентябрь, которая у нас будет происходить по 3-4 регионам. А вторая подача — июль следующего года. Набор территорий и объем заявки уже будет расширен.
— Какую мощность вы рассчитываете построить до 2020 года?
— Около 600 МВт. Это порядка 40% от общего объема.
— Как вы думаете, вы столкнетесь с конкуренцией?
— Безусловно. Мы ожидаем ее, и мы к ней готовы.
--Можете назвать каких-либо конкурентов, которые в состоянии выполнить задачу по локализации?
— Есть достаточное количество профессионалов этого бизнеса, которые так же, как и мы, работали в солнечной энергетике за пределами РФ и приобрели определенный опыт. Плюс есть некий набор мировых брендов, которые ищут точки роста. Мы исходим из того, что столкнемся с конкуренцией в основном со стороны крупных международных производителей в партнерстве с местными компаниями. С вашего позволения, рекламу конкурентам делать не буду.
— Но при несоблюдении уровня локализации уровень возмещаемых затрат падает настолько сильно, что мировым брендам вряд ли будет выгодно участвовать на таких условиях...
— Ровно такая же ситуация складывалась в Южной Африке. Не было никаких местных производителей. Первый тендер прошел без местного контента за исключением использования местной рабочей силы. А в третьем раунде, который будет сейчас, мне кажется, выиграть тендер без использования местных панелей будет невозможно. За это время была построена местная отрасль, которая прекрасно конкурирует с мировыми брендами. Все крупнейшие производители панелей в той или иной форме построили свои филиалы в ЮАР.
— Говоря о глобальных планах, вы упомянули ЮАР, возможный интерес к Японии... В каких странах вы еще хотели бы работать?
— У нас есть ряд стран, которые обозначены в нашей стратегии, ведется работа в Индии, в Чили... Но сейчас мы решаем более глобальную проблему. У нас есть идея, как соединить активы в солнечной энергетике. Дело в том, что на сегодняшний день существует разрыв между, с одной стороны, достаточно высокодоходным набором активов (они генерируют высокую доходность под гарантии государства) и, с другой стороны, довольно большим объемом инвестиционных средств, которые могли бы поступить в этот сектор, но не поступают, потому что нет достаточных инструментов. Мы хотим создать такой инструмент ликвидности, который позволял бы нам в долгосрочном плане финансировать строительство солнечных станций. Мы думаем о создании компании, которая стала бы чем-то вроде конечного покупателя ипотечных кредитов. В американском примере это Fannie Mae и Freddie Mac. В российском варианте есть конечный держатель этих кредитов АИЖК. Мы думаем, как нам создать аналогичного игрока в области солнца.
— Как это будет работать?
— Сегодня в мире построено 100 ГВт солнечных объектов. И каждый раз, когда подписывается соглашение о строительстве нового, компания, которая занимается строительством, понимает, как будет выглядеть ее доходность на рубеже самое меньшее 15-20 лет. И, как правило, риск, который компания на себя берет, заключается в том, встанет солнце или нет. Он, безусловно, существует, но он ничтожен. Сложность заключается в том, что каждый индивидуальный объект относительно мал. Так, самый крупный объект, который мы рассматриваем в Южной Африке,— 75 МВт. По сравнению с нормальной газовой станцией это маленький объект. Мы считаем, что норма доходности в ЮАР на ближайший тендер будет составлять 14% годовых. Это неплохая доходность. При этом есть целый класс инвесторов, которые готовы размещать свои средства в этом секторе — в силу убежденности или того, что им нужно размещать средства в любом случае,— под существенно меньшие деньги. Проблема в том, что эти инвесторы просто не могут позволить себе вести переговоры о покупке конкретного солнечного парка. Это требует времени, сил, компетенции, причем, например, большинству пенсионных фондов и страховых компаний по уставу нельзя этого делать, они не могут покупать реальные активы. Поэтому вопрос заключается в том, в состоянии ли мы создать финансовый инструмент, который бы, с одной стороны, имел под собой денежный поток от действующих активов и, с другой стороны, продавался бы инвесторам как синтетическое выражение этих денежных потоков. Если этот инструмент базируется на шести-семи рынках, то валютный, регулятивный, погодный и прочие риски размазываются по этим рынкам и становятся достаточно предсказуемыми. Пока у нас есть три рынка — итальянский, российский, южноафриканский. Это уже достаточно много.
— Этот инструмент будет создан только вашей компанией?
— Конечно же, нет. Мы будем задействовать всю отрасль в целом с привлечением достаточно серьезных внешних ресурсов.
— И как идет работа?
— Продвигается. Мы изначально рассматриваем проект как международный и институциональный, поэтому привлекли менеджмент соответствующего качества и находимся в переговорах с рядом партнеров.
— А скольких партнеров нужно привлечь, чтобы получить достаточный охват?
— Компания должна в итоге стать публичной. Сколько будет изначальных учредителей — это именно тот вопрос, который мы решаем.
— Идея монументальная. А почему к ней пришли именно вы?
— Мы достаточно давно на этом рынке, мы наблюдали весь период и были его активным участником. Этот рынок формируется. И наш ключевой рынок присутствия (Италия) — это второй по величине рынок солнца в мире, в котором все очень показательно отражено.
— В какие сроки вы планируете завершить эту работу?
— Мы думаем, что принципиальный ответ на этот вопрос будет достигнут в течение шести месяцев.
— Германия войдет в число участников вашей компании?
— Скорее всего, нет. Проблема в том, что Германия — слишком конкурентный рынок. Нормы доходности, которые там существуют, нас не устраивают.
— Мы видим, что в Германии даже новые газовые станции по экономическим причинам начинают закрываться. Ангела Меркель недавно говорила, что пора изменить политику субсидирования ВИЭ так, чтобы на ВИЭ ложилась часть затрат на развитие сетей... Ожидаете ли вы сокращения мер поддержки ВИЭ в странах Европы?
— Германия не разворачивается в другую сторону. Германия построила колоссальный объем мощности на ВИЭ. За счет введения ВИЭ на европейском рынке произошли фундаментальные изменения. Первое, что произошло,— сгладилась разница между пиковой и базовой ценами на электроэнергию. В Европе было построено большое количество газовых электростанций, которые занимались именно покрытием пиков, работая примерно 4000 часов в год из 8760. Так вот, на итальянском рынке разница между пиком и базой зачастую стала отрицательной. Потому что в тот момент, когда начинается человеческая жизнедеятельность, включается и солнечная мощность, которая имеет приоритет по поставке, и дельта отсутствует. В Германии, во-первых, построен огромный объем мощности, во-вторых, она очень распределена — по крышам и т. д. Это неминуемо толкнет Германию к тому, чтобы переосмыслить свою сеть.
— Считается, что в Германии и так уже внедрен smart grid...
— Недостаточно smart. Но, я думаю, что невольным результатом осмысления сети станет реальный переход к smart grid, Германия ближе всего к этому. Потому что большое количество объектов является нетто-генераторами электроэнергии.
— В результате вся газовая генерация вымрет?
— В результате у газовой генерации будут, безусловно, трудные времена.
— Каково ваше видение ситуации вокруг взаимодействия "Роснано" и "Реновы" в рамках СП "Хевел"?
— Я считаю, что основная сложность в проекте вызвана тем, что между той рыночной ситуацией, которая была в момент его начала, и ситуацией сегодня колоссальная разница. Когда решение о начале этого проекта принималось, оно было фундаментально правильным, и авторы этого проекта очень точно предсказали рост спроса на панели. Что, к сожалению, не было оценено правильно,— это рост предложения. И то, что китайская промышленность мобилизуется с такой скоростью и создаст перепроизводство панелей, причем зачастую отвратительного качества. Именно в этом заключается экономический смысл проблемы. При этом создание подобного проекта соответствует как уставным целям "Роснано", так и общей философии "Реновы". "Ренова" любит создавать и подходит ко многим вопросам как промышленный инвестор. Для того чтобы этот проект вывести на правильную траекторию с учетом происшедших в мире изменений, были предприняты усилия по созданию рынка в России. И я очень благодарен как "Ренове", так и "Роснано" за ту поддержку, которая была оказана. Без них это было бы тяжело делать. И я считаю, что с учетом как промышленной и экономической философии обоих участников, так и вновь созданного российского рынка проект будет жить.