В середине декабря 1915 года стены Парижа были заклеены афишами, на которых огромный черный знак вопроса венчала женская голова в черной маске. Не маске даже — ткань обтягивала голову целиком, оставляя лишь небольшую горизонтальную прорезь для распахнутых глаз. Подпись гласила: "Кто? Что? Когда? Где....?". Ответ на первый из вопросов зрители киносериала "Вампиры" запомнят навсегда: Ирма Веп.
Фото: AFP
Затянутая в сплошное бесшовное черное трико, по экрану грациозно скользила женская фигура. Когда Ирма Веп, член ужасной тайной организации, пробиралась по очередной роскошной белоснежной гостиной, дабы выкрасть документы или драгоценности, и внезапно застывала на месте — казалось, из экрана аккуратно вырезали кусок. Не женщина, не персонаж: черное зияние в форме женского силуэта. В своем втором после "Фантомаса" авантюрном сериале великий Луи Фейад нашел идеальное визуальное воплощение самого жанра. Как выглядит тайна? А вот так. Ничто с женскими очертаниями. Владелицу очертаний звали Мюзидора (1889-1957).
Вообще-то ее звали Жанна Рок, но к тому времени эффектный псевдоним, взятый пять лет назад юной актрисой театра Монпарнас, успел прирасти намертво. Даже ближайшая подруга, писательница Колетт, обращалась к ней в письмах не иначе как "моя дорогая Мюзи". Да и парижские театралы к 1915 году успели вытвердить звучное имя восходящей звезды: покинув Монпарнас, Мюзидора играла греческую пантомиму в только что отреставрированном "Батаклане", одном из самых модных кафешантанов Парижа, затем стала партнершей легендарного мэтра водевиля Макса Дирли, а потом перебралась в театр Шатле. Еще год спустя Луи Фейад обнаружил ее в "Любовном ревю" в "Фоли Берже", где она составляла дуэт с молодым Ремю, умудряясь, по словам одного из рецензентов, "оставаться целомудренной, даже раздевшись". Вскоре неутомимая Колетт пристроила свою протеже в труппу к самому Саше Гитри, и тот немедля взвалил на молодую звезду немалую часть репертуара,— но, увы, Мюзидора все чаще опаздывала на репетиции, причем все под какими-то малоубедительными предлогами. О съемках у Фейада в театре до поры до времени никто не знал. До самого декабря 1915 года.
Роли, сыгранные Мюзидорой в двух сериалах Фейада — "Вампирах" и "Жюдексе" (1917) — главное событие во французском кино 1910-х годов. Ни в тучных образами 1920-х, ни даже в начале 1930-х — в общем, до Жана Габена,— никто во Франции не сможет и близко подобраться к тому статусу, который Мюзидора завоевала за считанные недели. Икона эпохи — это про нее. Ей поклоняются дадаисты, и если для Фейада она — воплощенный жанр, то для них — воплощенное дада, символ Свободы, Ничего и Соблазна одновременно. Когда 27 марта 1920 года дадаисты устраивают в театре Мезон де л'Евр свое Третье парижское собрание, на котором выступают Андре Бретон и Филипп Супо, Мюзидора оказывается единственной профессиональной актрисой в их труппе — и выходит на сцену, представляя "последние творения дада". В 1928 году Арагон с Бретоном напишут трехактный оммаж Мюзидоре под названием "Сокровище иезуитов", где героев будут звать Марио Зюд, Мад Зури и шевалье Дорамюзи — подобно Ирме Веп, чье имя было всего лишь анаграммой слова "Вампир".
Правы и Фейад, и дадаисты: Ирма Веп — и тайна, и свобода, точнее — место их встречи, известное также как "женщина". Критика тех лет ищет для актрисы сравнения в иконических живописных образах, от мадонн Мурильо до мадонн прерафаэлитов, а главный певец женской чувственности Пьер Луис в приватной переписке обращается к ней "Святая Мюзи". В начале 1960-х о ней споет Жюльетт Греко, в апреле 1974 года на Фестивале женских фильмов будет оглашен манифест киногруппы "Мюзидора", а Оливье Ассаяс снимет "Ирму Веп" (1996), где зримо воплотит тезис, давно известный киноведам. Именно с Мюзидоры, а вовсе ни с какой не Никиты берет отсчет феминизация авантюрного жанра. В конце XX века эта феминизация породила целое направление в гонконгском жанре action во главе с Мэгги Чун. Она-то и сыграла главную роль у Ассаяса.
В начале нынешнего века крупнейший теоретик эстетики Жильбер Ласко в отчаянной попытке угнаться за мерцающим образом Ирмы Веп посвятит ей целую "аналитическую поэму": "Ирма не знает ни раскаяния, ни сожаления. Она никогда ни грешница, ни преступница. Без стыда, без унижения, без низости, без клейма — роковая женщина, но прежде всего — свободная женщина, независимая, самостоятельная. Беззаконная, непокорная, мятежная, бунтующая, она насмехается над обществом. Она безразлична к любой морали, любому предрассудку, любой религии. В своих планах и своих страстях она ведет свою собственную герилью. Она не уступает ни в чем, кроме любви".
В фильмах Фейада героини Мюзидоры постоянно меняли обличья. Неуловимые, неопознаваемые, текучие, они перекинули мостик между десятилетиями французского кино — феерическим миром Мельеса 1900-х, где все превращалось во все, и сверхскоростной фотогенией 1920-х, возведшей в догму таинственную, нечитаемую зыбь человеческой мимики. Сама Мюзидора оказалась не менее многолика. Бывшая танцовщица из рискованных ревю за сорок лет, что были ей отпущены после "Жюдекса", перепробовала великое множество амплуа. Основав собственную кинофирму, сама поставила десять фильмов по своим сценариям; вернувшись на сцену, не только играла на ней до 1948 года, но и написала двадцать три пьесы. И это — не считая рассказов и романов, стихов и песен, кинокритических статей и целой серии организованных ею конференций по Колетт, Жорж Санд и Мюссе.
В 1944 году она вошла в узкий круг самоотверженных энтузиастов, помогавших Анри Ланглуа создавать Французскую синематеку. Режиссеры "новой волны" вспоминали, как они, юные синефилы-безбилетники, старались проскользнуть мимо Мюзидоры и не менее великого историка кино Лотты Айснер, бдительно оберегавших вход в кинозал Синематеки.
Но ничто не затмило Ирму Веп. С середины декабря 1915 года и навек Мюзидора — женщина как таковая, которая может стать любой; одна-единственная, никогда не узнанная — черный силуэт, грациозно изогнувшийся вопросительным знаком; тайна, зияющая посреди белоснежной гостиной мироздания.