В борьбу титанов, т. е. президента РФ и лидера КПРФ, властно вмешалась "Третья сила", и граждане, утомленные титаномахией, с интересом стали изучать природу неопознанного явления. Увлекательность исследования подогревалась тем обстоятельством, что, в отличие от представляющих Первую и Вторую силы физически конкретных Б. Н. Ельцина и Г. А. Зюганова, Третья сила не отличается столь однозначной персонализацией и переливается, как многоцветная радуга. Изобилие профигурировавших в ее окрестностях идей и людей поначалу попросту поражает: "Уланы с конскими хвостами, драгуны с пестрыми значками — все промелькнули перед нами, все побывали тут". Сам поражаясь такому богатству, один из координаторов Третьей силы Олег Румянцев указал, что созданию Силы "чинились многочисленные препоны, предпринимались попытки перессорить кандидатов, вбить между ними клин — это показывает, что мы на верном пути, и нас всерьез опасаются".
Тезис об устрашающем действии Третьей силы основан на предположении, что дрязги между членами Силы были порождены интригами неприятелей, испуганных ее мощью. Однако неясно, была ли надобность в таковых интригах. За исключением новичка Лебедя, побывавшего пока лишь в разваливающемся КРО, костяк Силы представляют либо ветераны партийных склок, успевшие подобно офтальмологу Федорову, режиссеру Говорухину или самому Румянцеву побывать в полдюжине различных партий, союзов, альянсов и мезальянсов, либо люди вроде экономиста Глазьева, который, несмотря на свою кажущуюся молодость, уже сумел превратить две партии (травкинскую ДПР и рогозинский КРО) в увитые плющом живописные руины. Подстрекать столь верных в своих привязанностях и дружных людей к склокам и скандалам это примерно как склонять Мессалину к половому разврату — занятие, отличающееся глубокой избыточностью.
Покуда члены нерушимого союза, мужественно преодолевая то ли интриги оппонентов, то ли козни сидящего в них самих неугомонного беса, движутся по пути сплочения, наиболее вероятный вождь Третьей силы, чудесный доктор Федоров, пропагандирует свое экономическое ноу-хау на исторических примерах. Согласно Федорову, будущий канцлер Людвиг Эрхард говорил соотечественникам в 1946-47 гг.: "'Немцы, прекратите пить пиво, прекратите жрать сосиски, все деньги — только в технологию, только в новые станки, новые технологические процессы, и только по маленькому бутерброду в день и чашке чая'. И в результате через 4 года Германия стала на ноги".
Из слов офтальмолога может создаться представление, что в 1946 г. Германия представляла собой сплошной Biergarten, где под звуки духового оркестра налитые пивом бюргеры в несметных количествах поглощали сосиски и свинячьи ножки с кислой капустой — и только отчаянные призывы Эрхарда побудили их питаться хлебом и жидким чаем. Некоторая точность требует указать, что в то время столь свободное потребление пива и сосисок было затруднено по причине всеобщей карточной системы, устанавливающей весьма скудные рационы; средний немец получал в день менее 2000 калорий, что далеко не покрывало текущие потребности организма. Если бы Эрхарду надумалось призвать своих голодающих соотечественников к отказу от безумного злоупотребления сосисками, неизвестно, удалось бы ему вообще дожить до валютной реформы 1948 года, или же жизненный путь отца экономического чуда насильственно прервался бы несколько раньше. Более того, и в публичных выступлениях после 1948 года германский министр хозяйства совершенно не призывал немцев вкладывать деньги в технологии, а только твердил подобно попугаю или канцлеру Черномырдину о необходимости валютной дисциплины. Вероятно, причина недоразумения в том, что Эрхард — довольно распространенная южнонемецкая фамилия, и любознательный офтальмолог, ознакомившись с удивительными призывами некоего неизвестного экономистам другого Эрхарда, вероятно, повредившегося в уме от варварских бомбежек, скоропалительно решил, что они принадлежали будущему бундесканцлеру.
На фоне исторических разысканий офтальмолога экономические проекты другого третьесильника, ген. Лебедя, производят куда менее потрясающее впечатление, хотя тоже, конечно, не лишены занимательности. Генерал пришел к выводу, что "создание антикризисного штаба при президенте РФ станет основой для вывода страны из кризиса", а заниматься этот штаб станет репатриацией хотя бы 100 млрд у. е. из тех 400 млрд у. е., что незаконно вывезены за границу.
Извиняя малодушных сограждан, вывезших капиталы, Лебедь указал, что люди "становятся жуликами, чтобы как-то выжить. Выгодно вывозить деньги из страны и хранить их в зарубежных банках". Вообще говоря, трудно предположить, чтобы суммы такого порядка вывозились бедными Акакиями Акакиевичами, думающими лишь о том, чтобы "как-то выжить", — но тем больше чести генералу, склонному искать извинительные житейские обстоятельства даже и в гешефтах такого впечатляющего размаха. Приятно видеть, что суетливые клики непрошеных советчиков, все время предлагающих генералу объявить кампанию по всеобщему расстрелянию, не возымели действия на добродушного полководца.
В отличие от снисходительного Лебедя, Григорий Явлинский, напротив, преисполнился крайнего ригоризма в финансовых вопросах. В ответ на сообщение "Комсомольской правды" о том, что крупные банки, покумекав между собой, решили воздержаться от финансирования известного экономиста, Явлинский возразил, что финансирование его предвыборной кампании будет достаточным, причем на нее "пойдут только 'чистые' деньги".
Некоторая странность полемики заключается в том, что Явлинский ломится в открытую дверь. Ни единое слово газетной заметки не содержит ни прямого, ни косвенного указания на происхождение яблочных денег, а всего лишь констатирует отсутствие таковых. В ответ на такую констатацию вдруг ни с того ни с сего следует горячее уверение в безукоризненной чистоте партийных финансов. Когда в детективах человек, которого никто и не обвиняет в убийстве, внезапно истерически кричит: "Я не убивал!", расследователи загадочного происшествия, как правило, сильно оживляются.
Уверившись в том, что казна "Яблока" не только обильна, но при этом еще и совершенно не пахнет ни водкой, ни бензином, а разве что душистой антоновкой, знатный политолог Лилия Шевцова предалась раздумьям о том, почему же прочие демократы вместо того, чтобы отвергнуть "навязанный выбор" между Ельциным и Зюгановым и сплотиться вокруг Явлинского, делают все, чтобы эта спасительная альтернатива не состоялась. Четкий политологический анализ приводит Шевцову к ясному выводу: "Наши демократические лидеры не могут смириться с тем, что один из них — из их круга и поколения — вдруг возвысится".
Обыкновенно людям, наоборот, нравится, когда к власти приходит человек из своей социальной группы, ибо, если даже он не станет отстаивать корпоративные интересы, то во всяком случае диалог с ним будет облегчен, ибо он говорит на том же языке и в той же системе понятий, что и породивший его социальный слой. Чувство зависти тут всегда уступает чувству выгоды. Универсальное правило может нарушаться лишь в том случае, если, с точки зрения группы, недостатки данного человека столь вопиющи, что заранее перекрывают все преимущества социального родства. Знатный политолог не сообразила, что, рекомендуя Явлинского как человека, от которого дружно отреклись все мало-мальски значимые представители референтной группы, и даже специально заостряя внимание на этом факте, она делает довольно сомнительную рекламу человеческим качествам известного экономиста.
С истинно крестьянской мудростью резюмирует предвыборную ситуацию лидер АПР Михаил Лапшин. Начав с анализа президентского аграрного указа, Лапшин в итоге приходит к глобальному выводу: "Вся эта ситуация напоминает сумасшедший дом. Я думаю, что директора сумасшедшего дома второй раз не выберут президентом". Вероятно, лидер АПР имеет в виду, что, поскольку пациентам дома скорби не положено выбирать главврача, явно противоречащие этому правилу грядущие президентские выборы сулят стране мало хорошего. Столь глубокое прозрение некогда преданного зюгановского соратника лишний раз показывает, что "мужик сер, да ум-то у него не черт съел".
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ