Выпущенные к Московской международной книжной ярмарке — Китай там был "специальным гостем" — томики "современной китайской прозы" неизбежно интригуют. Китай — общепризнанное новое место силы. Страна, которой все в один голос предрекают необыкновенное влияние на будущее мироустройство. Причем демография тут решающим фактором давно не считается и только те, кто откровенно не в курсе, вроде отшельничающего Петра Мамонова, провозглашают, что, "чтобы все не досталось китайцам", надо просто "русским девкам рожать". Подходящие к жизни более сложно (хотя каждый по-своему) Сорокин с Пелевиным говорят не о количественной, а о качественной победе Китая. В романе Сорокина Россия оказывается зависящей от Китая не только экономически, но и наркотически. А в рассказе Пелевина весь город Москва вообще помещается внутри одного китайца.
Так вот, в этой стране есть писатели. Более того, там есть современные писатели, сочетающие, как обещает аннотация на одном из сборников, "модные западные жанры и идеи с неповторимым обаянием самобытной культуры".
Оговоримся сразу — на сборнике с красивым названием "Жизнь, как натянутая струна" (а, думается, он не отличается от других изданных по тому же случаю) стоит копирайт союза китайских писателей. Для страны, где до сих пор вполне официально существует цезура,— это не лучшая рекомендация. И можно с уверенностью сказать, что ни этот, ни другие подобные сборники не представляют полной палитры теперешней китайской литературы. Но неполную все таки представляют. Потому что ничего специального и уж, во всяком случае, ничего пропагандистского в этих текстах нет. Похоже, где-то в среднем там так и пишут. И вот это среднее в большинстве случаев — что-то вроде Нагибина, который, кстати, как "выдающийся мастер рассказа" упомянут в новелле Ван Мэна "Песня ласкова, как солнечный свет весной".
Эта новелла стоит отдельного упоминания. Не только потому, что ее маститый автор вполне популярен среди китайской читающей публики (вообще-то художественную литературу в Китае читают мало). И не только потому, что она посвящена любви китайцев к доступной русско-советской культуре (чувству даже до сих пор не абсолютно там изжитому). А потому что она и есть плод этой любви. При всей своей китайскости это такой интеллигентно-попсовый советский текст. Рассказывается история человека, который сквозь всю жизнь пронес любовь к советским песням и к русской женщине. С этими любовями он прошел через советско-китайскую дружбу, через советско-китайскую вражду, с ними вошел во времена перемен. Это качественный рассказ. Такой у нас сочли бы вполне хорошим на рубеже семидесятых-восьмидесятых. Причем обязательно обратили бы внимание на тонкую эротику: "У нее на шее рос тонкий мягкий пушок и было два коричневых родимых пятнышка, которые тоже были необычно бледненькие, но не такие, как у нас, желтокожих. Благодаря двум родимым пятнышкам шея ее казалась такой белой..." и на остроумные детали: например, там на мгновение появляется "толстый старичок с синими жилами на руках, по виду — транспортный рабочий" — он оказывается автором слов песни "Москва-Пекин".
В сборнике есть еще пара подобных сочинений, принадлежащих другим авторам. Они немного менее "советские" и немного менее хорошие. А есть рассказы авторов совсем молодых. У них действительно и "собственная самобытная культура" в виде рассказов-притч о слепцах и монахах, и "модные западные жанры" в виде эдакого лжекарверовского практически бессюжетного, полного недосказанностей повествования. Все это там есть. Чего там нет, так это ощущения той самой новой — причем даже для самих китайцев новой — энергетики, про которую сегодня нельзя не говорить, говоря о Китае. Возможно, она плохо поддается иероглифам. Ведь наша новая жизнь тоже плохо поддается буквам.
"Жизнь, как натянутая струна"
М.: Астрель, 2007