Стало ли сенсацией сделанное в прошедший четверг Виктором Черномырдиным заявление о рождении новой — российской — экономической модели? Реакция как здесь, так и на Западе была очень сдержанной. Возможно, из-за того, что в условиях чрезмерной политизации любых действий российской власти подобные слова воспринимаются как очередной маневр в непрекращающейся внутриполитической пропагандистской войне. А может, причина более проста: столь серьезное заявление глава правительства так и не расшифровал.
Попытаемся расшифровать его сами. Для этого необходима краткая ретроспектива эволюции экономической политики правительства, происходившей — преимущественно в аппаратной форме — в последние месяцы.
Практически сразу после обнародования текста президентского послания Федеральному собранию "Об укреплении Российского государства" стала очевидна неизбежность внесения корректив в формально до сих пор действующую программу "Развитие реформ и стабилизация российской экономики", принятую в августе прошлого года и носившую отпечаток преобладающего влияния федоровского Министерства финансов. Новые акценты в экономической политике были расставлены в принятом в начале марта постановлении "О положении российской экономики и перспективах ее развития на 1994 год". Вместо однозначного предпочтения чисто финансовых показателей состояния национальной экономики в постановлении появились упоминания о селективной структурной политике, финансово-промышленных группах и необходимости разработки программы постваучерной приватизации, ориентированной на не решаемую в рамках нынешнего этапа приватизации задачу поиска "эффективного собственника". Более того, новым приоритетом экономической политики стало погашение государственной задолженности как по закупкам продукции и бюджетному финансированию, так и по централизованным кредитам (в первую очередь АПК), рост которой, не в последнюю очередь благодаря жесткости финансовой политики при Борисе Федорове, стал фактором сдерживания инфляции. Появились в постановлении и пункты, сигнализировавшие о возможности корректировок экономического курса: Минфину и ЦБР поручалось подготовить "предложения о привлечении свободных денежных средств коммерческих банков и населения на цели инвестирования производства товаров (услуг)", министерства социально-экономического блока должны были доработать проекты основных направлений социальной политики и перечня правовых и экономических мер по решению социальных проблем населения и поддержке социально-культурной сферы.
Макроэкономическая ситуация в стране, однако, мало реагировала как на президентское послание, так и на новые решения правительства. При сохранении тенденции к падению темпов инфляции более четко, чем раньше, проявила себя в начале этого года тенденция к падению инвестиционной активности. За четыре месяца этого года освоено около 15 трлн рублей капиталовложений из всех источников финансирования, что на четверть с лишним ниже аналогичного показателя прошлого года. В сельском хозяйстве объем инвестиций сократился даже вдвое. В целом по отраслям промышленности (кроме машиностроения и ТЭК) освоенными оказались не более 10% всех капиталовложений. Примечательно, что доля государственных и муниципальных предприятий в суммарном объеме инвестиций по прежнему превышает 60%, хотя очевидна тенденция к ее сокращению.
С этим последним, видимо, связана и тенденция к сокращению доли машин и оборудования в структуре инвестиционного спроса. По данным Ъ, в I квартале этого года она составила 12,8% против 19,1% в I квартале 1993 года.
С инвестиционной пассивностью контрастирует активизация экспорта капитала из России. Американские эксперты оценивают его уровень в $1 млрд ежемесячно. При этом, по неофициальной информации, и в Белом доме, и — что еще серьезнее — в Кремле очень болезненную реакцию вызвали данные, приведенные рядом европейских и американских газет со ссылками на специалистов частных финансовых корпораций, что с 1985 года суммарный объем валютных потерь российской экономики от бегства капиталов превысил $85 млрд.
Тем не менее главной головной болью российских лидеров стало не это. По всем свидетельствам, наибольшие опасения сейчас вызывает спад производства и перспектива значительного роста безработицы. При этом самой характерной чертой (которую можно с полной уверенностью отнести к особенностям именно российской модели перехода от плановой к рыночной экономике) является огромный разрыв между величиной и темпами промышленного спада и формальным уровнем безработицы. Если постепенно промышленное производство выходит на показатель в 40% от уровня 1989-1990 годов (за четыре месяца этого года оно сократилось не менее чем на 25% к соответствующему периоду прошлого года), то официальные данные о полной и частичной безработице по всем возможным статьям дают в сумме не более 4,5 млн человек. Даже цифра в 9 млн, приведенная неделю назад вице-премьером Александром Шохиным, очевидно, слишком мала для экономического спада такого масштаба, какой переживает в настоящее время Россия. Понятно, что формой разрешения этого противоречия является стремительный рост неплатежей, сумму которых сейчас никто не может точно назвать, хотя предположительно она колеблется вокруг цифры в 20 трлн рублей.