рассказывает Михаил Трофименков
17 июля Александр Рогожкин, один из самых известных и популярных российских режиссеров, начал на студии Алексея Учителя "Рок" съемки фильма "Игра", посвященного футболу: главным консультантом выступает президент Российского футбольного союза Виталий Мутко. В официальном пресс-досье жанр фильма определяется как "комедия", сам режиссер предпочитает говорить, что снимает "утопию". Эта жанровая двойственность очень много говорит и о фильме, и о режиссере, и о футболе.
Александр Рогожкин не устает повторять, что согласен со словами Сергея Эйзенштейна, которые любит цитировать Анджей Вайда: "Ни один фильм не может собрать стотысячную аудиторию, которая бы на протяжении полутора часов ежесекундно переживала и волновалась, наблюдая, как 22 парня гоняют по полю мяч". Слова, безусловно, завистливые: великий режиссер скрепя сердце признает, что важнейшее из искусств — футбол и с этим ничего не поделать. Эйзенштейну, наверное, пришлась бы по душе позиция Хоттабыча: дать каждому из парней по мячу, пускай гоняют себе на здоровье, а разочарованный народ отправится в кинозалы. Может быть, именно по причине этой зависти в мировом кино практически нет "чисто" футбольных фильмов. Во "Вратаре" (1936) Семена Тимошенко футбол был метафорой оборонного сознания: вратарь чувствовал себя пограничником, оберегающим священные рубежи отчизны. "Первая ласточка" (1975) Наны Мчедлидзе — плач по "Грузии, которую мы потеряли". В обаятельной комедии Гуриндера Чадхи "Играй, как Бэкхем" (2002) футбол — символ интеграции в британское общество молодых иммигрантов. Главный же герой околофутбольного кино — не игрок, не тренер: hool, фанат-хулиган, накачанный, налитой пивом микроцефал.
Для Александра Рогожкина прямой связи между футболом и агрессией не существует: одна из задач фильма заключается как раз в том, чтобы показать не насилие, а боль и радость игроков. Матч может катализировать выплеск энергии, но в этом случае футбол — лишь предлог для агрессивного драйва, а предлог может быть любым. Режиссер согласен с тем, что футбол вмещает в себя много, слишком много оттенков: политических, патриотических, финансовых, но для него важнее всего театральность игры, "чистота действия" на поле: "само название "Игра" подтверждает эту чистоту". Футбол не война, не бизнес, а театр. Характерна реакция впервые оказавшегося у кромки футбольного поля Кирилла Пирогова, исполнителя одной из главных ролей: "Да они же разыгрывают ситуации, как актеры".
К футболу, увиденному, как театр, вполне применимо затертое: "Весь мир — театр". Футбольное поле оказывается моделью мира. Александр Рогожкин долгое время слыл "певцом клаустрофобии", как трагической ("Караул", "Чекист"), так и комической ("Особенности национальной охоты"). Но даже выйдя на "свежий воздух", расширив количество персонажей, он не изменил себе, просто масштабы замкнутого пространства, его любимого места действия, расширились. "Игра" — его второй, после "Перегона", хроник военного аэродрома на Чукотке времен ленд-лиза, многофигурный фильм. Правда, оговаривается режиссер, не столь многофигурный, как "Перегон" с чуть ли не четырьмя десятками героев. Но и здесь футболисты окружены множеством людей, помогающих им или пытающихся извлечь из игры свою выгоду.
"Мне нравится определение литературоведа Томаса Вульфа, которое он дал творчеству Уильяма Фолкнера: "Мир размером с почтовую марку"",— говорит Александр Рогожкин.— "Мир, вообще, очень маленький. Что такое земной шар? Песчинка во вселенной. Неважно, идет ли речь о коммунальной квартире, где могут разыгрываться те же драмы, что на стадионе, футбольном поле, в стране или мире. Это все замкнуто-открытые пространства".
Сама тема фильма, казалось бы, гарантирует зрительский ажиотаж. Футбол, пусть это и будет тавтологией, такая самоигральная вещь, что, на сторонний взгляд, снимать его не составляет никакого труда. Но эта легкость мнима: никто не знает, как снимать футбол. Перед Александром Рогожкиным стоят несколько фундаментальных проблем.
Прежде всего, актерская проблема. Участие в фильме Даниила Страхова или Алексея Булдакова, при всей привлекательности их имен для зрителей, ее не решает. Как не решило бы и внедрение в фильм известных реальных персонажей, от чего режиссер отказался. "Я осознал, что ни один актер не сможет изобразить футболиста, и ни один футболист не сможет играть, как актер. Одни будут имитировать игру, другие — жалеть свои ноги, свое тело". Режиссер, очевидно, разрешил для себя эту дилемму, но подробностей не выдает, ограничиваясь уклончивым: "Игра будет даваться в фильме опосредованно". "Почтовая марка" стадиона расширится за счет многочисленных флэшбэков, игры с "разными временными режимами". Пока же съемочная группа осваивает новое для себя "пространство", подбирает ракурсы, ищет оптику.
Вторая проблема — то, что большинство землян воспринимает футбол не как живую игру, а как телекартинку, лживую, "никак не соответствующую реальному футболу". "Она отстранена. Телевидение выбирает нужные ему ракурсы. Из-за этого телезритель видит поле совсем не так, как зрители на стадионе или игроки. Человек перед телевизором негодует, почему кто-то из игроков не сделал чего-то, что на экране выглядит таким простым. Дело в том, что на телеэкране все игроки, кажется, находятся рядом друг с другом. А, на самом деле между ними может быть пять метров, которые нереально преодолеть за короткое время. Можно представить себе ракурс, более приближенный к реальности, когда камера будет летать над чашей стадиона, но долго смотреть такой репортаж вряд ли возможно".
Пространство в фильмах Александра Рогожкина всегда относительно. Он, похоже, противоречит своим же словам о непреодолимых "пяти метрах", когда говорит: "Если разделить площадь поля на 22 игрока, то окажется, что они очень скучены". Впрочем, сколь бы тесно ни было героям его предыдущих фильмов, режиссер всегда давал им шанс, пусть воображаемый, утопический, вырваться за пределы замкнутого мира. Поэтому слово "утопия" в его устах звучит вполне органично. Хотя, кажется, он имеет в виду утопию не глобальную, а локальную, вроде бы достижимую. Всего лишь победу на экране российской сборной в решающем матче, этакое преображение коллективной "Золушки". А в реальности утопия Александра Рогожкина еще скромнее: надежда на то, что когда-нибудь, лет через десять, в Москве пройдет футбольный чемпионат мира, хотя бы юношеский.