Главное событие в европейском кино — триумфальное возвращение в Голландию Пола Верхувена. В "Черной книге" (Zwartboek, 2006, *****) он совместил несовместное: взгляд европейца-интеллектуала на Вторую мировую войну, ничего общего не имеющий с голливудским манихейством, и динамичность, Европой давно утраченную. По формальным признакам это как бы голландская "Молодая гвардия". В последние месяцы нацистской оккупации легкомысленная певичка Рахиль теряет семью, расстрелянную гестаповцами при попытке перейти линию фронта, и вступает в ряды Сопротивления. Ей доверена историческая миссия — соблазнить начальника гестапо и разоблачить немецкого "крота" в подполье. Но мораль фильма в том, что жизнь продолжается и во время войны, а даже правое дело не гарантирует человеческие достоинства его сторонников. Самым приличным человеком окажется как раз генерал — любовник Рахили, быстро догадавшийся о ее миссии. Погубят его освободители-англичане: готовясь к будущему крестовому походу против коммунизма, они не мешают нацистам даже в лагерях для военнопленных расправляться с "предателями". Подпольщики легко поверят, что Рахиль их предала: "Говорили же мы, что жидам нельзя доверять, все они одним миром мазаны". Омерзительная чернь будет глумиться после освобождения Голландии над несчастными "немецкими подстилками". Но благодаря какой-то электрической чувственности голландских актрис фильм оказывается и историей приключений юных тел, которые Верхувен щедро обнажает. Тела жаждут удовольствий, а какой мундир на мужчине — не так уж и важно, важнее то, что под мундиром. А еще "Черная книга" — триллер: поиски предателя буквально не дают перевести дыхание. Подозрения со скоростью света переносятся с одного на другого. Может быть, тайный враг — чопорный нотариус, распоряжающийся деньгами богатых евреев, которые как один погибают при попытке бегства. А может быть, благородный отец одного из подпольщиков. Или хладнокровный доктор, один из вожаков подполья. Не впадая в грех клипового монтажа, верный классической раскадровке Верхувен ухитряется в два с лишним часа экранного времени вместить столько событий, что хватило бы на десяток триллеров. Упругий сценарий сводит все концы с концами, любая деталь — от баночки просроченного хлороформа до черного молитвенника, в который нотариус заносит движение доверенных ему средств, — отыгрывается по полной. А сцены действия сняты с циничным азартом гангстерского боевика. Короче говоря, Верхувен находит в донельзя заштампованной коллизии холокоста и войны вечные "основные инстинкты": секс и насилие. "Фландрия" (Flandres, 2006, *****) Брюно Дюмона — очередная глава его саги о Северной Франции. Разбитые тракторами проселки, скучные поля, холодная земля, на которой отдаются кому ни попадя, кроме тех, кого любят, деревенские девушки. Люди здесь почти безъязыки, берут женщин, никогда не целуя их, покорны судьбе. Судьбой во "Фландрии" оказывается война, на которую отправляются два парня, влюбленных — если в фильмах Дюмона вообще можно говорить о любви — в одну и ту же девушку Барби. Ирак не Ирак, не важно. Пустыня, верблюды, засады, партизанские снайперы, вертолеты, эвакуирующие раненых, — никакого психологического перехода от мира к войне у Дюмона нет. Его герои тоже живут "основными инстинктами". Даже истерика на грани помешательства, в которую впадает Барби, — не проявление тревоги за любимого, не тоска солдатской невесты, а просто истерика тела, оставшегося без самца. Парни тем временем овладевают наукой добивать пленных, расстреливать попавшихся им в пустыне пастухов, бросать раненых товарищей. Разве что после группового изнасилования захваченной в плен девушки-снайпера кто-то вяло интересуется: "А может, она была солдатом?" Можно подумать, что кому-то есть дело до Женевской конвенции. Изнасилование, снятое на дальнем плане неподвижной камерой в реальном времени, — переломный момент фильма. Странным и болезненным образом жертва окажется сообщницей насильников. Когда их, в свою очередь, захватят партизаны, она укажет на солдата, который как раз не участвовал в насилии, на любовника Барби, хранящего ей верность, — с ним сделают такое, что описать страшно. А анемичного парня, так ничего от Барби и не добившегося, зато самоутвердившегося через насилие, пощадит. Этот странный поступок, как всегда в фильмах Дюмона, не объяснен и вряд ли объясним, но безусловно полон тяжелого, почти мистического смысла. Поскольку можно ли считать даром сохраненную жизнь — точнее говоря, ту жизнь, которой живут герои Дюмона, словно мающиеся в каком-то холодном и просторном чистилище, — это еще большой вопрос.
ВИДЕО С МИХАИЛОМ ТРОФИМЕНКОВЫМ
Главное событие в европейском кино — триумфальное возвращение в Голландию Пола Верхувена. В "Черной книге" (Zwartboek, 2006, *****) он совместил несовместное: взгляд европейца-интеллектуала на Вторую мировую войну, ничего общего не имеющий с голливудским манихейством, и динамичность, Европой давно утраченную. По формальным признакам это как бы голландская "Молодая гвардия". В последние месяцы нацистской оккупации легкомысленная певичка Рахиль теряет семью, расстрелянную гестаповцами при попытке перейти линию фронта, и вступает в ряды Сопротивления. Ей доверена историческая миссия — соблазнить начальника гестапо и разоблачить немецкого "крота" в подполье. Но мораль фильма в том, что жизнь продолжается и во время войны, а даже правое дело не гарантирует человеческие достоинства его сторонников. Самым приличным человеком окажется как раз генерал — любовник Рахили, быстро догадавшийся о ее миссии. Погубят его освободители-англичане: готовясь к будущему крестовому походу против коммунизма, они не мешают нацистам даже в лагерях для военнопленных расправляться с "предателями". Подпольщики легко поверят, что Рахиль их предала: "Говорили же мы, что жидам нельзя доверять, все они одним миром мазаны". Омерзительная чернь будет глумиться после освобождения Голландии над несчастными "немецкими подстилками". Но благодаря какой-то электрической чувственности голландских актрис фильм оказывается и историей приключений юных тел, которые Верхувен щедро обнажает. Тела жаждут удовольствий, а какой мундир на мужчине — не так уж и важно, важнее то, что под мундиром. А еще "Черная книга" — триллер: поиски предателя буквально не дают перевести дыхание. Подозрения со скоростью света переносятся с одного на другого. Может быть, тайный враг — чопорный нотариус, распоряжающийся деньгами богатых евреев, которые как один погибают при попытке бегства. А может быть, благородный отец одного из подпольщиков. Или хладнокровный доктор, один из вожаков подполья. Не впадая в грех клипового монтажа, верный классической раскадровке Верхувен ухитряется в два с лишним часа экранного времени вместить столько событий, что хватило бы на десяток триллеров. Упругий сценарий сводит все концы с концами, любая деталь — от баночки просроченного хлороформа до черного молитвенника, в который нотариус заносит движение доверенных ему средств, — отыгрывается по полной. А сцены действия сняты с циничным азартом гангстерского боевика. Короче говоря, Верхувен находит в донельзя заштампованной коллизии холокоста и войны вечные "основные инстинкты": секс и насилие. "Фландрия" (Flandres, 2006, *****) Брюно Дюмона — очередная глава его саги о Северной Франции. Разбитые тракторами проселки, скучные поля, холодная земля, на которой отдаются кому ни попадя, кроме тех, кого любят, деревенские девушки. Люди здесь почти безъязыки, берут женщин, никогда не целуя их, покорны судьбе. Судьбой во "Фландрии" оказывается война, на которую отправляются два парня, влюбленных — если в фильмах Дюмона вообще можно говорить о любви — в одну и ту же девушку Барби. Ирак не Ирак, не важно. Пустыня, верблюды, засады, партизанские снайперы, вертолеты, эвакуирующие раненых, — никакого психологического перехода от мира к войне у Дюмона нет. Его герои тоже живут "основными инстинктами". Даже истерика на грани помешательства, в которую впадает Барби, — не проявление тревоги за любимого, не тоска солдатской невесты, а просто истерика тела, оставшегося без самца. Парни тем временем овладевают наукой добивать пленных, расстреливать попавшихся им в пустыне пастухов, бросать раненых товарищей. Разве что после группового изнасилования захваченной в плен девушки-снайпера кто-то вяло интересуется: "А может, она была солдатом?" Можно подумать, что кому-то есть дело до Женевской конвенции. Изнасилование, снятое на дальнем плане неподвижной камерой в реальном времени, — переломный момент фильма. Странным и болезненным образом жертва окажется сообщницей насильников. Когда их, в свою очередь, захватят партизаны, она укажет на солдата, который как раз не участвовал в насилии, на любовника Барби, хранящего ей верность, — с ним сделают такое, что описать страшно. А анемичного парня, так ничего от Барби и не добившегося, зато самоутвердившегося через насилие, пощадит. Этот странный поступок, как всегда в фильмах Дюмона, не объяснен и вряд ли объясним, но безусловно полон тяжелого, почти мистического смысла. Поскольку можно ли считать даром сохраненную жизнь — точнее говоря, ту жизнь, которой живут герои Дюмона, словно мающиеся в каком-то холодном и просторном чистилище, — это еще большой вопрос.