Непосильная помощь

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Российско-белорусские нефтяные распри напомнили о том, как полвека назад СССР попытался сделать братские экономические отношения с соцстранами более прозрачными и менее убыточными для себя. Историю последовавших за этим конфликтов вплоть до полного разрыва с некоторыми партнерами восстановил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.

"Хозяйство идет к упадку"

На протяжении всех лет существования советской власти капитализм, как известно, стоял на краю пропасти. И внимательно наблюдал, чем мы там внизу занимаемся. То, что дело обстоит именно так, руководители партии и правительства осознали после смерти Сталина. В середине 1950-х ситуация в СССР оставляла желать много лучшего. Даже о положении в относительно благополучной Прибалтике Хрущев после поездки туда говорил: "Положение тяжелое. Хозяйство идет к упадку". Не менее пессимистично оценивали советскую экономику и другие члены высшего политического органа страны — Президиума ЦК КПСС. Секретарь ЦК Дмитрий Шепилов в 1956 году в узком кругу партийных руководителей сетовал: "Дефицит платежного баланса — 108 млн рублей. Идет проедание золотого запаса".

В Москве и регионах в 1955-1957 годах собирали совещание за совещанием, на которых пытались выработать предложения по выходу из кризиса, хотя о кризисе в стране, несмотря на оттепель, вслух никто сказать не решался. Как правило, на обсуждениях в прежнем привычном стиле говорили об отдельных недостатках, мешающих выполнению плановых заданий. Однако из этих речей складывалась печальная картина состояния отечественного хозяйства. Наверное, наиболее откровенным было выступление министра речного флота Зосимы Шашкова на закрытом совещании руководителей РСФСР. Он рассказывал, что в реальности планированием всего и вся занимаются не руководители Госплана, а неопытные и незнающие работники. Для выполнения заданий нет ни ресурсов, ни денег. А денег нет оттого (и его поддержали другие министры), что начато и не окончено множество великих и малых строек, куда вложили огромные и ничего не приносящие стране средства. Говорил Шашков и об отсутствии элементарного порядка в отношениях между ведомствами. К примеру, он рассказывал, что его Минречфлоту поручили заниматься сплавом леса. Но лесопромышленники вместо весны привозят лес осенью, перед морозом и сваливают его на берегах рек и озер, где он и остается портиться до следующего года.

В разной форме денег и наведения порядка требовали все министры и руководители крупных предприятий. Ведь на тех же совещаниях осторожно рассказывали о постоянном снижении уровня жизни людей — низких зарплатах, некачественных товарах, отсутствии сколько-нибудь сносного жилья. Все прекрасно знали, какие средства расходуются на помощь соцстранам, но говорили об этом опять же не прямо, а напирая на то, что пришло время обеспечивать прежде всего собственное население. К мнению широких слоев управленцев в Кремле не могли не прислушаться. Так что почва для пересмотра экономических отношений с братьями по соцлагерю была готова.

Некоторые руководители соцстран, например Польши и ГДР, где картина наблюдалась примерно та же, что в СССР, были к этому готовы и сами стремились начать переговоры как можно скорее. Куда меньше хотели пересмотра существующих порядков азиатские соцстраны. В Северной Корее не захотели понять, что впредь будут получать не помощь, а кредиты. Но с Ким Ир Сеном Хрущев церемониться не стал, просто велел передать ему, что впредь за все нужно будет платить. И великий вождь смиренно согласился. А вот монголы сработали на опережение. В феврале 1956 года монгольские руководители предложили включить свою страну в состав СССР. Приняли бы в Москве их предложение или нет, они все равно выигрывали. Став советской республикой, Монголия вместо помощи и кредитов получала бы бюджетную помощь, а в случае отказа сохранила бы советскую поддержку в прежнем объеме. Что, собственно, и получилось. Хрущев заметил: "Пусть бы Монголия существовала и дальше самостоятельно. Лучше всего не ворошить это дело".

"Они не ставят вопроса о сокращении советских войск"

Столь же верноподданническую линию поведения выбрали и руководители немецкого социалистического государства. В посланиях в Москву они изложили все тягостные последствия снижения уровня жизни населения, главным из которых было бегство людей за лучшей жизнью в Западную Германию. Восточные немцы напирали и на то, что ФРГ получает от американцев огромные инвестиции, правильно рассчитывая задеть этим самолюбие Хрущева и его коллег. При этом немецкие товарищи постоянно подчеркивали, что финансовые вливания в их промышленность пойдут на пользу всему соцлагерю.

Хотели восточные немцы немало. СССР должен был обеспечивать их продовольствием и дефицитным сырьем, включая нефть и цветные металлы, а также закупать значительно больше продукции их предприятий и предоставлять ежегодно кредит в 300 млн рублей. Кроме того, они просили советских товарищей помочь им избавиться от бюджетного дефицита. И вполне могли рассчитывать на успех. Москва остро нуждалась в уране, который добывали в ГДР на рудниках, принадлежавших совместному, но на деле советскому акционерному обществу "Висмут".

Отправленный летом 1956 года в Берлин для проведения переговоров первый зампред Совмина СССР Максим Сабуров докладывал в ЦК: "Друзья сказали, что этот дефицит можно ликвидировать либо путем отказа от запроектированного на вторую пятилетку повышения жизненного уровня трудящихся, отмены карточной системы, а также от накопления некоторых запасов материалов и продовольствия, либо пойти на значительное сокращение расходов ГДР. При этом они указали три возможных источника высвобождения средств для обеспечения поставленных пятилетним планом целей: сократить расходы на содержание народной армии ГДР, ликвидировать дотации из бюджета ГДР на А/О "Висмут", сократить выплату средств на содержание советских войск в ГДР...

По вопросу о расходах ГДР по А/О "Висмут" друзья заявили, что желательно было бы уже в 1956 году снять дотацию за счет государственного бюджета ГДР на расходы А/О "Висмут" в сумме 950 млн марок, в том числе 750 млн марок — оплата 50% стоимости продукции и 200 млн марок — возмещение стоимости основных фондов. При этом они имеют в виду, что в дальнейшем оплата продукции А/О "Висмут" будет производиться по полной себестоимости поставками товаров из Советского Союза. Что касается правовой стороны взаимоотношений СССР и ГДР по А/О "Висмут", то друзья подчеркнули, что этот вопрос для них не имеет значения и что если необходимо будет изменить ее, то это надо осуществлять постепенно.

При обсуждении вопроса о расходах ГДР на содержание советских войск немецкие друзья всячески подчеркивали, что они не ставят вопроса о сокращении численности советских войск в Германии и считают, что это нанесло бы большой политический вред ГДР, поскольку могло бы породить в правящих кругах Западной Германии надежду, что можно применить по отношению к ГДР силу".

В Кремле оценили лояльность немецких товарищей еще сильнее, когда узнали, насколько дорого она обходится восточногерманскому бюджету. "С 1953 года,— писал министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов,— правительство ГДР уплачивает СССР на эти цели ежегодно 1600 млн марок. Из этой суммы Министерству обороны СССР выделяется на содержание наших войск в Германии 1293 млн марок, а остальная сумма передается Госбанку СССР. Из этой суммы расходуется на посольство 7,6 млн, на финансирование "Висмута" — 57 млн, на содержание инспекции КГБ — 28,1 млн и войск МВД СССР — 24,5 млн марок. Кроме того, 190 млн марок выплачивается офицерам Группы войск в обмен на рубли дополнительно к получаемым ими окладам в марках.

Учитывая, что за последнее время дважды объявлялось о сокращении численности наших войск в ГДР и что ГДР испытывает серьезные экономические трудности, следовало бы сократить ежегодные платежи ГДР на содержание советских войск в Германии.

По мнению МИД СССР, вряд ли можно считать правильным, что расходы на содержание посольства, инспекции КГБ, а также нужды "Висмута", как и в прошлые годы, покрываются за счет средств, выделяемых ГДР на содержание советских войск, расположенных в Германии.

Министерство обороны (т. Жуков) считает возможным произвести с 1 января 1957 года сокращение ежегодных платежей ГДР на содержание войск на 150 млн марок в связи с сокращением там численности войск и возможностью сокращения некоторых других расходов по Группе войск".

В итоге немецкие товарищи получили все, что просили. В отличие от поляков, которые, по обыкновению, предпочитали требовать.

"49,5 млн тонн угля по специальной цене"

Поляков нетрудно было понять. В Москве их рассматривали как вечных просителей, постоянно клянчащих различное сырье, причем нередко даже то, которое СССР сам за валюту закупал за границей (к примеру, натуральный каучук). Без особого желания советское руководство помогало польскому рассчитываться по кредитам, взятым на Западе, ведь из-за дефицита валюты в Польшу приходилось отправлять тонны золота. Еще большее раздражение вызывало то, что за золотые советские кредиты поляки пытались расплачиваться своими не самыми качественными товарами.

Но и поляки считали себя стороной, обделенной в результате братского товарно-денежного обмена. Они продавали СССР энергоносители по специальным ценам (подобно тому, как Россия продает Белоруссии в последние годы). Поляки начали требовать возмещения разницы или снижения своей задолженности перед Советским Союзом. Но советская сторона возражала. "Поставки угля из Польши в СССР в 1946-1953 годах по специальной договорной цене,— говорилось в памятной записке, врученной польскому руководству,— производились в порядке компенсации за уступленные Советским Союзом германские активы на территории Польши в соответствии с советско-польским соглашением от 16 августа 1945 года и протоколами к этому соглашению от 5 марта 1947 года и от 25 ноября 1953 года.

Всего за указанный период Польша поставила 49,5 млн тонн угля по специальной договорной цене на общую сумму 56,2 млн долларов. Стоимость этого угля по ценам торговых соглашений соответствующих лет составила бы 577,2 млн долларов. Таким образом, разница в стоимости поставленного Польшей угля по ценам торговых соглашений и специальной договорной цене составляет 521 млн долларов в ценах соответствующих лет, или примерно 173 млн долларов в ценах 1938 года.

Германские активы, уступленные Советским Союзом Польше, оцениваются приблизительно в 8,9 млрд долларов в довоенных ценах. Что касается репарационных поставок, которые Польша получила из доли Советского Союза, то они были произведены полностью в соответствии с обязательствами Советского Союза и составили 257,9 млн долларов в ценах 1938 года, что при пересчете по индексам цен, публикуемым ООН, соответствует 595,4 млн долларов в мировых ценах соответствующих лет.

Поставки польского угля в Советский Союз в соответствии с соглашением от 18 августа 1945 года неправильно было бы рассматривать изолированно от других сторон экономических отношений СССР и Польши в послевоенный период. В частности, следует иметь в виду, что Советский Союз оказал Польше значительную экономическую помощь".

По мере углубления разногласий стороны включали в свои претензии все новые и новые пункты. Поляки требовали оплатить транзитные перевозки грузов по железной дороге из СССР в ГДР по установленным ими самими тарифам, а в Москве вспомнили, что бесплатно кормили население после прихода в Польшу Красной армии.

Однако советские руководители понимали, что поляки добиваются особой роли в соцлагере. Они пытались получить новейшие виды вооружений и одновременно выторговать долю в выгодной работе по изготовлению военной техники для всего Варшавского договора, а также получить доступ к советским ядерным технологиям, что сделало бы их положение действительно особым. Об изготовлении атомных бомб речи, понятное дело, не было, но на мирных реакторах вместе с электроэнергией вполне можно было получить немирный плутоний. И именно этот момент стал поворотным в переговорах.

Советская военная промышленность не возражала против того, чтобы разместить на польских заводах производство некоторых видов танков и самолетов. Польскому флоту пообещали в аренду корабли и подлодки по льготным ценам. Мирный атом полякам тоже пообещали. Главным было подписать соглашение о взаимном отказе от претензий. Ни одной атомной электростанции в Польше после этого не появилось. Но все же достижением этих переговоров стало то, что за ними не последовало значительного ухудшения отношений — главным образом потому, что детали переговоров держались в глубокой тайне, а разногласия не были переведены в идеологическую плоскость. В случае с Китаем все оказалось не так.

"Кредиты предоставлялись беспроцентные"

Амбиции китайцев многократно превышали польские, а действовали они куда тоньше, чем немцы. К примеру, в 1955 году они подготовили пять вариантов пятилетнего плана и попросили советских товарищей рассмотреть их и дать совет, какой именно принять. Хитрость заключалась в том, что любой из вариантов предусматривал советскую помощь, и одобрив его, Москва уже не могла отказаться от ее предоставления. Ситуация осложнялась тем, что Мао Цзэдун имел не только ядерные амбиции, но и считал себя гораздо более опытным и уважаемым в коммунистическом движении руководителем, чем Хрущев, и возмущался тем, что "вынужден ехать в машине, которой управляет Хрущев".

Начиная с 1956 года советские руководители регулярно напоминали китайским, что те берут на себя слишком большие обязательства и чрезмерно форсируют создание национальной индустрии, не очень заботясь о поиске собственных источников финансирования. На что китайские товарищи отвечали, что в строительстве социализма они всегда рассчитывают на страну, построившую социализм. А новая советская политика кредитов вместо безвозмездной помощи вызывала в Пекине недоумение и возмущение.

Правда, на словах китайцы обижались не за себя, а за маленькую Албанию, у которой СССР потребовал возврата предоставленных в кредит средств. Но в Москве, как и во всем мире, прекрасно понимали, о чем идет речь. Дальнейший ход событий хорошо известен. Хрущев сначала пообещал, но затем после поставки устаревшего оборудования для обогащения урана так и не поделился секретом создания атомной бомбы, а в 1960 году и вовсе отозвал из КНР всех советских специалистов и советников. Конфликт из полемики по теоретическим вопросам перерос в идеологическую войну, причем подстегивали ее обе стороны. Хрущев, к примеру, в июле 1963 года объявил: "Настало время публично скрестить шпаги с китайцами". И этот разрыв стал еще одним важным уроком кампании по нормализации экономических отношений с братскими странами. Китай и СССР зашли во взаимных обвинениях и оскорблениях так далеко, что не смогли вернуться к нормальным отношениям даже после перемен в советском руководстве.

Но главным оказался совсем другой урок. Экономическое содействие предоставлялось союзникам на равных условиях: "Кредитная помощь Советского Союза предоставляется на благоприятных условиях: взимается, как правило, 2% годовых, а в некоторых случаях кредиты предоставлялись беспроцентные. Сроки погашения кредитов установлены до 10 лет". Но всегда находились те, для кого делалось исключение. К примеру, правительству Яноша Кадара, приведенному к власти в Венгрии советскими войсками, предоставлялись самые крупные займы — до 1 млрд рублей единовременно, а у революционной Кубы закупали сахар по ценам, которые Кастро никогда не смог бы получить на мировом рынке. Так что можно установить ясные и прозрачные экономические отношения с союзниками, но за их верность все равно придется платить.