Когда-то давно я сдавал экзамен по истории Древнего мира. Третий вопрос был "Финикийцы. Маркс о финикийцах".
Я много чего рассказал о финикийцах, но что по этому поводу думал Маркс, я не знал и стал врать. Дескать, у Маркса была целая концепция финикийского способа производства, и вот этот способ... и меня прервали. "Нет, Гриша,— сказала мне добрая тетя экзаменатор.— У Маркса не было концепции финикийского способа производства. Маркс сказал о финикийцах короткую и, в сущности, не очень емкую фразу: 'Финикийцы были народ по-преимуществу торговый'.".
Какая-то странная ситуация у нас сложилась с либерально-демократическими ценностями. В сущности, они свелись к простой и не очень емкой фразе. Ценности эти стали ценностями по преимуществу торговыми.
Тут ведь что происходит? Происходит саммит "восьмерки". И под этот саммит президент подобрел. Он встречается с правозащитниками. Он встречается с природозащитниками, с религиозными деятелями, с деятелями прессы. Он говорит о необходимости дать слово оппозиции. В роли его преемника выступает с более или менее штатским лицом господин Медведев, а с более или менее военным лицом господин Иванов выступает меньше. После каждой встречи происходит перемигивание в том смысле, что делается это под саммит, а потом будет закручивание гаек. Дайте, дескать, нормально провести саммит, а потом — закручу.
Я совсем не специалист по вопросу, я только улавливаю тональность. Тональность очень такая понятная. Она заключается в том, что либерально-демократические ценности выступают в качестве обстоятельства, осложняющего условия сделки. Как бы на цену того, что Путин продает, можно получить существенную скидку на авторитаризм. А он, напротив, хочет уменьшить скидку на авторитаризм, уменьшая количество самого авторитаризма. И туда-сюда, перетираем. Выходит Каспаров, скидка увеличивается. А мы против Каспарова выставляем спасение озера Байкал, скидка уменьшается. Они нам варварскую войну в Чечне, мы им будущую Биеннале современного искусства в Москве. У них в огороде наша бузина, а у нас в Киеве ихний дядька. Постепенно выходим на приемлемую цену.
Это, конечно, позитивный процесс, когда люди договариваются, находят общий язык, обмениваются товарами и идеями. Но тут возникает такая проблема, что, как бы это так выразиться, убеждения не продаются.
Возможно, дело в чрезвычайной отсталости России. Возможно, в прогрессивном мире все только так и делают, и все убеждения там давно приобрели характер по преимуществу торговый. То есть если у тебя купили твои акции по выгодной цене с условием, что взамен ты будешь искренне любить свободу, то ты ее и любишь. Но у нас в силу, вероятно, особой отсталости все не так. Напротив, ты эту навязанную свободу просто терпеть не можешь и всячески ее изводишь.
Потому что рядом с вот этими торговыми убеждениями есть еще другие, отсталые. Ну, я имею в виду идею сильной России, идею государства не как инструмента общества, а как самоцели, как единственной формы существования России (то есть чем оно сильнее, тем Россия сильнее), идеи офицеров спецслужб как структурообразующей элиты государства и т. д. И вот эти убеждения, они в силу своей отсталости еще дорыночные и потому неторговые. То есть они не продаются.
Со стороны продавца, в данном случае русского государства тут возникает вполне понятное двоемыслие. То есть у него есть истинные убеждения, глубоко фундированные и опытом жизни, и опытом веры, и вовсе оно не готово этим торговать, ну а есть вот эти либеральные идеи, которые, как оно уже знает, склонны продаваться и покупаться. Ну оно и торгует. Но специфика торговой операции заключается в том, что продавец и покупатель в момент сделки приходят к согласию. То есть это означает, что с точки зрения государства и противоположная сторона точно так же имеет некие истинные убеждения,— ну, скажем, в случае с деятелями "восьмерки" хочет получить большие скидки на энергоносители, в случае с оппозицией — прийти к власти и самим торговать этими энергоносителями, а рядом с этими истинными убеждениями у них есть еще либеральные взгляды, которыми они приторговывают.