«Мы видим технологический рывок наших банков»

О коррекции бизнес-модели и об уточнении специализации банков, о привлекательности корпоративной модели развития и технологическом рывке, а также о других трендах в условиях санкционного давления «Ъ-Банку» рассказал директор Центра финансовой аналитики Сбербанка Михаил Матовников.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Как вы оцениваете состояние банковской системы, основные вызовы?

— Мы неплохо прошли прошлый год: рекордная прибыль, никто не обанкротился, но сейчас перед российскими банками стоят новые задачи, причем довольно нетривиальные.

Во-первых, мы находимся в условиях высокой ключевой ставки и серьезных ограничений, которые накладываются на операции банков, например в форме ужесточения макропруденциальных лимитов (МПЛ) с одновременным выходом из регуляторных послаблений ЦБ. И банковской системе в условиях этих ограничений как-то нужно оптимизировать свои операции — это серьезная задача.

Второй блок вызовов связан со структурными особенностями деятельности российских банков — этот тренд проявился относительно недавно, с прошлого года. Дело здесь в следующем. Если проанализировать специфику бизнеса крупнейших российских банков на данном этапе, складывается ощущение, что, как ни странно, в нашей банковской системе растет своего рода специализация. Есть банки, которые сосредоточились на работе на новых территориях или обслуживании оборонного заказа, есть те, кто сверхактивно работает с валютой и трансграничными сделками, кто-то решил сделать ставку на корпоративный сегмент, выводя за периметр розницу, сосредоточился на казначейском обслуживании крупных холдингов. «Дочки» иностранных банков решают свои специфические задачи, часто сворачивают операции. Подчеркну, речь не об изначально нишевых банках, а о крупнейших банках, которые ранее были универсальными, а сейчас наращивают специализацию. Не обо всех, конечно, многие продолжают делать ставку на развитие всех видов бизнеса, но многие, очевидно, решили сосредоточиться на некоторых определенных направлениях.

— С точки зрения стратегических перспектив развития российской банковской системы это хорошо или плохо?

— Наверное, это в первую очередь вынужденная мера при работе в условиях ограничений, прежде всего ограничений с точки зрения достаточности капитала, но свой вклад внесли санкционные риски. Вероятно, специализация — все же краткосрочный, но неизбежный на этой стадии этап: каждый банк идет туда, где видит свои конкурентные преимущества

— Что этот рост специализации дает с точки зрения клиентов? Если ряд банков покидает определенные сегменты, означает ли это падение конкуренции в них и ухудшение условий для клиентов?

— Нет, речь не о том, что кто-то покидает определенные сегменты: все крупные банки продолжают активно работать и с розницей, и с корпоратами — никто ничего не бросает. Мы говорим скорее о пересмотре векторов развития бизнеса, точек приложения основных усилий. Это не упрощает структуру системы до такой степени, чтобы можно было говорить о падении конкуренции или подобного рода глобальных эффектах. И потом не надо забывать, что у нас в стране 300 банков, а не 30 — нынешняя ситуация дала шанс усилиться многим игрокам второго эшелона.

— Смещение акцентов в концепциях развития характерно только для крупных универсальных банков?

— Нет. Но в других сегментах основные драйверы — это изменения в банковском регулировании и новые макроэкономические реалии. Самый яркий тренд сегодня — рост интереса к корпоративному сегменту.

Раньше была достаточно очевидная сильная зависимость: наиболее маржинальными являются наиболее розничные банки. Сейчас ситуация меняется: доходность корпоративного сегмента банковского бизнеса довольно сильно выросла — частично из-за того, что нет конкуренции с иностранцами, произошла сильная девалютизация корпоративных кредитных портфелей, а если портфели становятся рублевыми, их средняя маржинальность растет. Плюс к этому в корпоративном бизнесе операционные издержки на единицу активов, конечно же, гораздо ниже, чем в рознице. В итоге становятся более эффективными бизнес-модели корпоративных банков. Тем более что этот сегмент не столь жестко, как розница, регулируется Центральным банком, и с этой точки зрения там проще и выгоднее работать.

— А в чем сложности с розницей?

— Макропруденциальные лимиты, то есть административные ограничения, объективно ставят в сложное положение банки с розничной специализацией, у которых это главный сегмент бизнеса. Они физически ограничивают возможности выдачи потребительских кредитов людям с высоким показателем ПДН (предельная долговая нагрузка — соотношение ежемесячных платежей по кредитам и займам и ежемесячного дохода заемщика.— “Ъ”).

— Это же хорошо? Кредитование менее закредитованных клиентов должно снижать риски для банков и заемщиков…

— В теории — да, на практике — далеко не всегда. Главное — то, что заемщик с высоким ПДН и заемщик с высокими рисками — это, вообще говоря, разные истории. Во-первых, утвержденная ЦБ методика расчета ПДН часто неадекватно оценивает доход заемщика. Но более важно то, что главная причина дефолтов, как ни странно, не закредитованность, а низкая дисциплина, мошенничество либо ситуации потери дохода, здоровья, которые не связаны прямо с уровнем долга.

Вот очевидный пример: клиенту с плохой кредитной историей по очевидным причинам банки не дают кредитов, поэтому у него будет низкий ПДН. А надежный заемщик с высоким доходом вполне может позволить себе львиную долю своих заработков пускать на оплату дорогой ипотеки — и вот он будет иметь высокий ПДН. Кстати, как раз ипотечные заемщики, обращающиеся впоследствии за кредитами на ремонт, обычно имеют высокие ПДН, но при этом являются самыми надежными заемщиками.

А дальше механизм следующий. МПЛ устанавливают для банков ограничения по выдаче потребительских ссуд заемщикам с высоким ПДН в процентах от общего объема выдач. Если у банка во входящем потоке слишком много заемщиков с высоким ПДН, ему надо или просто механически отказывать в кредите хорошим заемщикам на случайной основе, либо, что более логично, увеличивать ставки для заемщиков с высоким ПДН. В результате на такую ставку соглашаются часто именно более рискованные заемщики — и средний риск портфеля растет.

Есть и более парадоксальные эффекты. Банк может видеть, что заемщики с высоким долгом во входящем потоке более надежные (например, на это указывает скоринговый балл от кредитного бюро, который несравненно более высоко отражает реальный риск, чем показатель ПДН). В такой ситуации, чтобы продолжать выдавать кредиты заемщикам с хорошим рейтингом, но высоким ПДН, надо увеличить выдачи в сегменте с низким ПДН, что, как ни странно, может быть более рискованным. В итоге если изначально банк за счет риск-стратегий выравнивал уровень дефолтности во всех диапазонах ПДН, то теперь может сформироваться даже отрицательная зависимость: раскрутки в низких ПНД парадоксальным образом ведут к росту риска в потребкредитовании.

— Нет в этом случае смысла переключиться на бизнес-модель с акцентом на ипотеку?

— На таких ставках вся рыночная ипотека стала очень дорогой, и поскольку консенсус-прогноз аналитиков предполагает, что ставки будут высокими в течение длительного времени, растет понимание, что она быстро не подешевеет. Кроме того, ипотечные госпрограммы сильно ужесточены как с точки зрения доступности для заемщиков, так и с точки зрения привлекательности для банков.

Кроме того, падение спроса создает риски для цен на недвижимость. По операционным данным Сбериндекса, мы видим, что на фоне роста среднего показателя по всей стране в январе началось снижение цен на недвижимость в ряде регионов — пока оно измеряется долями процента и может оказаться временным, но, скорее всего, означает, что тренды развернулись, причем падает и первичка, и вторичка, особенно в регионах, где не очень сильная экономика и спрос всегда был невелик.

— Санкционные проблемы, трансграничные расчеты — это, по-вашему, уже не является серьезным вызовом?

— Эта проблема, разумеется, не столь остра, как 2022-м, но, например, сейчас все мы читаем про ограничения в расчетах с Турцией, Китаем и т. д. Я считаю, что эта проблема является временной и будет решена, но это тоже вызов, и, очевидно, не последний — давление будет продолжаться, и работать надо не переставая, чтобы этот велосипед ехал дальше.

— А соответствующие технологические сложности?

— Здесь мы наблюдаем еще один интересный и во многом неожиданный тренд. Можно было бы ожидать, что технологические санкции приведут к замедлению технологических инноваций в секторе, но на самом деле они их простимулировали. Мы видим, как быстро развивались QR-технологии, прежде всего в платежном бизнесе, быстро развивается СБП и аналогичные решения у многих банков, появились и дали ощутимый эффект биометрические платежи и так далее. Это связано с тем, что стали менее доступны карты, технологии типа Apple Pay и т. п. Сейчас мы начинаем пожинать плоды инвестиций в развитие технологий, сделанных в 2022 году: мы видим технологический рывок наших банков, а потребителю постепенно не просто возвращается привычный клиентский опыт, а даже наконец стал реальностью полный отрыв платежей от физической карты и уже даже и от смартфона.

Беседовал Петр Рушайло