Одна абсолютно несчастная деревня

В гамбургском Schauspielhaus, в арендованном театром цехе бывшего завода, прошли показы иммерсивного перформанса супругов Сигны и Артура Кёстлер «13-й год». Пять часов среди жителей затерянной в горах деревушки на правах подростка провела Алла Шендерова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Цифру, прозванную чертовой дюжиной, никто не жалует. Неудивительно, что Сигна Кёстлер, не признающая табу, назвала свой очередной перформанс «13-й год». Перформанс, он же тотальная инсталляция, начинается с того, что у зрителей отбирают пальто и личные вещи. Происходит это на холоде, у входа в театр. Собрав слегка обескураженную публику в небольшом лекционном зале, на стену проецируют слайды: автобус, ползущий среди окутанных туманом гор, хвойный лес — хорошая местность для начала триллера.

Текст на слайдах предупреждает, что в перформансе могут участвовать те, кто принимает предлагаемые обстоятельства: всем нам идет 13-й год, мы отправились на экскурсию в горы, во время которой автобус сломался, а шофер исчез, бросив детей в незнакомом месте. Когда лектор, наводя на меня указку, спрашивает, сколько мне лет, я, запнувшись, отвечаю «12». Он кивает.

Спектакль идет на немецком, перевод исключен — это на самом деле не спектакль и не инсталляция, а будто маленькая жизнь. Выйдя из зала, мы оказываемся в лощине. В воздухе — мутная взвесь: взглянув наверх, едва различаешь, что над головой не сумеречное небо, а натянутое полотно. Возможно, за ним скрываются остатки заводского цеха. Но Сигна, сама оформляющая свои работы, превратила его в низкое небо, словно давящее на деревушку, спрятанную между гор: с грязными домишками, узкими проходами, лужей-прудом, над которым сидит совсем уже жуткая личность. Уловив ее взгляд, я кидаюсь назад. Но из домишек уже вываливают обитатели: только что за тюлевыми шторами они казались растрепанными куклами с гипсовыми лицами и вот уже вклиниваются в толпу «потерявшихся детей» и разбирают их по семьям.

Услышав, как я мямлю по-немецки, моя будущая сестра хочет сбагрить меня соседям, но их дом полон. И она тащит меня к матери: маленькой женщине с нежным, всегда испуганным лицом. За фанерной стенкой спит глава семьи, страдающий после встречи с каким-то зверем. Его руки обвязаны тряпками, из гипсового рта несутся стоны — куклы тут почти неотличимы от актеров. Я и еще три зрительницы вынуждены раздеваться в его «присутствии» до белья — нам выдают новую одежду, то есть обноски. На мне окажутся хлопковые колготы, два свитера и ботинки. Я указываю «старшей сестре» на свои ноги, пытаюсь тянуть свитер вниз, и она выдает мне брюки.

В этом наряде, не уберегающем от сырости, я проведу пять часов. Буду слушать гонг, при ударах которого обитатели деревни застывают, а некий голос сверху объявляет время, согласно которому здешние сумерки то бледнеют, то темнеют. Слушать пьяные крики соседей, дерущихся у единственного источника воды. Ходить строем в туалет, чистить картошку: обед будет из этой картошки и чуть присоленной воды. Соль здесь в цене: ею посыпают вход в дом, чтобы отогнать чудище. Собственно, из-за него все и живут в страхе, даже моя старшая сестра — хулиганка, ночью утаскивающая нас на сейшен, где ребята и девушки (им вроде уже 16 лет) играют в бутылочку и распивают спиртное.

Перевоплощаясь в испорченных подростков, молодые актрисы и актеры умудряются не переходить грань: наблюдать за их нервными юношескими объятиями не стыдно, но интересно, как интересно наблюдать за мастерски сыгранной ролью. При этом общая безысходность мирка кажется вовсе не игрой, а реальностью. Единственное яркое пятно здесь — то ли гадалка, то ли торговка краденым (Сигна купается в этой роли, от души куражась над зрителями), прочие же боятся любого шороха.

В Гамбурге Сигна работает второй раз. В 2021-м на старой почте показывали ее перформанс «Покой». Оба раза — с местными перформерами. Также в 2019-м работала она и в Петербурге, где на тогда еще существовавшем фестивале NET были сделаны «Игрушки», провоцировавшие зрителей заступаться за девушек, становившихся жертвами манипуляций, абьюза и харассмента (подробнее — см. “Ъ” от 5 декабря 2019 года). Общий язык с российской командой Сигна нашла легко, зрителям мешало лишь то, что они порой узнавали в перформерках питерских актрис.

Нечто подобное случилось и с «13-м годом»: спеша к ночному поезду, я узнала от одной из зрительниц, что ее пригласила подруга-участница — студентка актерского факультета. Другой попутчик, пожилой берлинец, приехавший в Гамбург специально ради Сигны, оказалось, знает про «Игрушки». Оба сразу спросили меня, какой из спектаклей круче. Ответить было непросто. «Игрушки» остались в той реальности, где самым отвратительным казался харассмент и абьюз, где каждая из участниц мечтала получить наследство и сбежать в большой свободный мир. О том, что абьюз может сопровождаться вечным сумраком, безвременьем и отсутствием перспектив просто потому, что мир сузится до одной огромной, злобной, тотально несчастливой деревни, мы тогда не догадывались.