Бильд-редактор Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-КИСЕЛЕВ работал вместе с Евгением Халдеем в редакции "Советской культуры".
Когда я пришел в газету, он был уже стар, считался уважаемым "паркетным" фотографом, снимал все больше официоз. Не потому, что он особенно это любил, а просто на любое заседание Верховного Совета или на разные съезды посылали его. Всех тогдашних шишек он когда-то снимал лейтенантами на войне, а тут они стали генералами, маршалами, он с ними со всеми целовался-обнимался, и они для него готовы были чуть ли не позировать.
Только ведь с этим он не родился. Я помню его рассказ про то, как он, старший лейтенант, во время войны носил за пазухой полковничьи погоны. А то бы, говорил, его бы за километр к штабу фронта не подпустили, на попутке бы не подбросили. Как он знамя Победы сшил и с собой возил, как ретушировал часы на руке у бойца под знаменем: слишком много их оказалось.
Он со всеми был на равных. Дружил с Константином Симоновым; Симонов его и устроил в "Советскую культуру", когда его заставили уйти из "Правды". Жуков его любил. Однажды попросил фотографию знаменитую, где он принимает парад Победы на Красной площади. Очень ему понравилось, что все четыре ноги жеребца висят в воздухе. Халдей этот снимок метрового размера размахнул, привез Жукову на дачу. Тот посмотрел, говорит: "Классно! Лошадь поймал... А что ж не резко?" Понятно, что движение не остановишь, что света было недостаточно. Но Евгений Ананьевич знал, как с маршалами обращаться. Он ему говорит: "Георгий Константинович, понимаете, увидел вас на белом коне, понял, что войну мы выиграли, и у меня слезы потекли и руки затряслись".
Рассказчик он был потрясающий. Можно было сутками рядом с ним сидеть и слушать, он и рассказать любил, и выпить с друзьями, поллитровку легко уговаривал — и незаметно было. Все в редакции понимали, что это великий репортер. Снимки, которые он сделал во время войны, классика на все времена; хотя прошли эпохи, другая, казалось бы, фотография стала, но ничего подобного, они до сих пор актуальны. Но это сейчас понятно, а тогда в конце концов его, совсем уж старого, из "Культуры" уволили, хотя никакого чужого места он не занимал.