редактор отдела экономической политики
Вчера Росстат со ссылкой на Минфин опубликовал финансовые итоги первых пяти месяцев 2005 года. Главный из них: за январь--май профицит российского консолидированного бюджета дорос до 919,5 млрд руб., а это больше, чем 10% ВВП. Так как цены на нефть с мая только росли, то можно смело утверждать, что сейчас профицит бюджета больше 1 трлн руб. Еще недавно это было бы сказкой. Беда только в том, что это совсем не та сказка, которую стоило делать былью.
Для чего нужен бюджет? Для ответа не надо быть министром финансов: чтобы сводить доходы с расходами. Когда профицит бюджета, как в сегодняшней России,— почти половина госрасходов (за январь--май 2005 года они составляли 1987,8 млрд руб.), то это означает, что никакого бюджета у страны нет. То есть на бумаге он есть и даже считается законом, однако правительство может эту бумагу отложить за ненадобностью в самый пыльный чулан. Потому что огромный размер профицита полностью выводит исполнительную власть из-под контроля любой другой власти. И, конечно, правительство шло на создание профицита осознанно. Механизм давно известен: в макроэкономическом прогнозе, на основе которого рассчитываются доходы бюджета, занижаются цены на нефть, или рост ВВП, или даже инфляция, или все сразу. В результате фактические доходы бюджета, пусть в текущих ценах, оказываются выше бюджетных. И сверхплановыми доходами правительство в течение года вольно распоряжаться по своему усмотрению.
Классический пример: в начале 2005 года не было в правительстве более острого вопроса, чем определение "цены отсечения" барреля нефти, делящей нефтяные госдоходы между бюджетом и стабфондом, на 2006-2008 годы. И в пылу баталии внезапно выяснилось, что в 2005 году реальная цена отсечения совсем не $20, как записано в Бюджетном кодексе, а все $23-25 (в этом в разное время признавались министр экономразвития Герман Греф и начальник экспертного управления президента Аркадий Дворкович). И ведь что любопытно, никто за очевидное нарушение закона не пострадал. Потому что в том же Бюджетном кодексе предусмотрительно записано, что сверхдоходы в течение года правительство расходует самостоятельно, и только оставшееся по итогам года зачисляется в бюджет. Так что весь спор о цене отсечения тоже оказывается фикцией.
Получается, при всей своей профицитности российские госфинансы непрозрачны. Получается также, что правительство все-таки расходует сверхдоходы (иначе фактическая цена отсечения не отличалась бы столь разительно от записанной в Бюджетном кодексе), но так, что денег по-прежнему всем не хватает. Что же из всего этого следует?
Вывод первый. Профицит, в который Росстат зачисляет и стабфонд, достиг экономически скандальных размеров. Он не соответствует ни целям борьбы с бедностью, ни ускорению роста ВВП, потому что свидетельствует о масштабном отторжении денег российской экономикой. Что, в свою очередь, свидетельствует или о неадекватной экономической политике, или о том, что российская экономика, мягко говоря, не вполне рыночна.
Вывод второй. Правительство боится ответственности. И за более масштабное использование профицитных денег — все по умолчанию признают, что госинвестиции в значительной мере будут разворованы. И за напрашивающееся снижение налогов — а вдруг ситуация изменится?! Хотя совершенно очевидно, что более благоприятной ситуации для налогового маневра, нацеленного на диверсификацию экономики и расширение базы экономического роста или на дальнейшее выведение экономики из тени, просто не придумаешь. Есть у правительства, правда, еще один аргумент: снижение налогов приведет к разгону инфляции. Этот аргумент серьезнее, но, по существу, это признание того, что даже снижение налогов не приведет к росту инвестиций, которые в состоянии затормозить скорость денежного обращения, а следовательно, и инфляцию. То есть правительство признает, что нынешняя Россия враждебна для капиталовложений, и не готово хотя бы рискнуть, чтобы этот имидж изменить.
Вывод третий. В России полным ходом идет централизация финансов, иногда, как это случилось с ЮКОСом, взыскания с которого украшают и текущий бюджет, принимающая форму конфискации. Можно дать и более широкую формулировку: "левый поворот", который во вчерашних "Ведомостях" предсказывает из тюрьмы Михаил Ходорковский, уже происходит, но не демократическим путем, о котором пишет господин Ходорковский, а силовым. Профицит — это экономически необоснованное изъятие денег и у граждан, и у предприятий, и в этом смысле он может рассматриваться в одном ряду с изъятием в пользу государства других объектов собственности — например, "Юганскнефтегаза". Параллель стоит продолжить. Накачивание госкомпаний "Роснефть" (собственник "Юганскнефтегаза") и "Газпром" (готовый купить на квазирыночных условиях "Сибнефть") лучшими в России нефтяными активами — это в том числе и подготовка к предстоящему выборному циклу. Профицитная финансовая централизация — более прямой путь к той же цели.