А не в Гвинее ли мы живем

       В рамках Международных дней франкофонии 21 марта во Французском институте состоялась встреча с гвинейским писателем, лауреатом Большой литературной премии Черной Африки Тьерно Моненембо (Tierno Monenembo).

Франция традиционно испытывает нежность к писателям-апатридам, странникам, беглецам. И темой своей вступительной лекции господин Моненембо, политэмигрант с 32-летним стажем, выбрал тему "литература и изгнание". Речь шла об экзистенциальных аспектах эмиграции. Письмом изгнанник заполняет окружающую пустоту, избегает безумия, сокращает ожидание возвращения. Оказавшись во Франции, писатель увидел репортаж о плачущих стариках, испанских эмигрантах-республиканцах, узнавших о смерти Франко. "С нами будет то же самое, мы тоже будем ждать десятки лет", — подумал господин Моненембо и оказался прав. Отношение к политике писатель выразил через элегантную метафору. В детстве он сравнивал фильмы с демонстрировавшейся перед ними хроникой. Он понял, что предпочитает вымысел, потому что он, хотя бы, отрепетирован, реплики отскакивают от зубов. А герои хроники ничего не успели отрепетировать: в глаза бросаются бездарные диалоги и дурная игра политиков.
       Однако лекция стала лишь предисловием к бурному и совсем не литературному диспуту. В Петербурге, высокомерно считающем идеологические споры уделом маргиналов, повеяло нешуточными страстями. Большинство аудитории составляли восточноафриканцы, для "третьего мира" политика — не роскошь, а вопрос жизни и смерти. Изменилась сама манера говорить господина Моненембо. Вместо размеренного профессорского тона — взволнованная, порой запинающаяся, словно задыхающаяся речь. Проступило внешнее сходство с Патрисом Лумумбой (Patrice Loumoumba) — образцовым интеллектуалом, павшим жертвой своей веры в свободную Африку. Директору Французского института Кристиану Фору (Christian Faure) пришлось в лучших традициях искусства дипломатии сдерживать страсти, не покушаясь ни на чьи убеждения. Например, предостеречь одного из участников от отождествления политики Франции с практикой нефтяной компании "Эльф", сбивающей цены на нигерийскую нефть.
       Но произошло и что-то, еще более удивительное. Уже через десять минут казалось, что речь — не о далекой Африке, а о родном и близком. Сходство касалось не столько реальных проблем, сколько используемых аргументов и манеры полемики. Студент из Гвинеи допрашивал писателя, разоблачал ли тот в своих книгах прежний режим, сколько раз возвращался на родину после его падения, участвовал ли в выборах и, вообще, не хватит ли по Парижам рассиживать.
       Сколько раз такие вопросы адресовали писателям нашей "третьей волны" — и не припомнить. А в суждениях господина Моненембо достаточно заменить слово "Африка" на "Россия", чтобы они органично прозвучали в устах россиянина. "Каждый год в Африке новые реформы, и все проваливаются". "Африканская солидарность — миф". "Африка ничему не учится". "В Африке царит коллективная безответственность". "Африканская интеллигенция всегда старается быть поближе к власти". "Интеллигент в Африке — или сообщник или жертва". "Африка не производит то, что потребляет, и не потребляет то, что производит". "Африканцы привыкли все валить на власть".
       В Руанде, например, писатель встретил старого хуту, сторожащего останки истребленных в процессе геноцида тутси. Хуту убивал, потому что министр и староста сказали: так надо. Потом новая власть сказала, что так не надо, и убийства прекратились. При таком сходстве национальных менталитетов не удивительно, что идеи господина Моненембо оказались созвучны мыслям известного востоковеда господина Арсеньева, извинившемуся перед Африкой за былую советскую помощь, носившую абсурдистский характер. Как и гвинейский интеллектуал, он полагает, что навязывание Африке идеи прогресса как высшей ценности было медвежьей услугой, и — пока не поздно — важнее всего сберечь исконное единство человека и природы.
       МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ