На море она была первый раз в жизни в прошлом году. Тогда она обнаружила, что у моря нет берега, и была страшно расстроена. Я объяснял ей, что этим море и отличается от реки, но она ничего не хотела слышать. Отдых стал ей не мил. Она переживала молча, в одиночку. Это тоже было впервые в ее жизни, и я от этого страдал не меньше, чем она, пока не догадался свозить ее на один остров, с которого хорошо просматривался берег, где мы жили, и таким образом вышло, что у моря все-таки два берега.
С тех пор она регулярно вспоминала о море. Пару недель назад она призналась, что море ей приснилось.
— А что тебе приснилось? — спросил я.
— Ты, мама, бабушка,— честно вспоминала она.— Детский сад.
— А что ты делала?
— Каталась на велосипеде.
— По морю?
— Нет, папа. На велосипеде нельзя кататься по морю.
— Но ты к морю ехала на велосипеде?
— Нет, я вокруг дома каталась с Кириллом. Он меня не догнал.
— Маша,— спросил я ее,— но почему ты говоришь, что сон был про море?
— Потому что я хочу на море.
И вот теперь практически каждый разговор на любую тему она быстро сворачивает к морю.
Более того, она вбила эту мысль в голову и своему младшему брату, полуторагодовалому Ване, и он теперь тоже без устали показывает рукой за окно, делает характерные движения руками, как будто плывет (с сомнением смотрит на сестру, все ли так, как надо, и она коротко кивает ему, и он абсолютно, сверхъестественно счастлив и хохочет).
Ваня никогда не был на море, и Маша время от времени рассказывает ему, как там хорошо. Там огромные попугаи ("Ваня, они громко каркают, вот так: кар-р! кар-р!"), там есть одно место, где тебя рано утром за пять минут сделают лисой или зайчиком ("вот такие черные усы рисует!"), да там столько всего, что нет больше никакого смысла оставаться дома.
— А что вообще-то ты там будешь делать? — спросил я ее, когда она в очередной раз подошла ко мне с серьезным разговором на эту тему.
— Загорать буду,— с недоумением пожала она плечами.
— А ты знаешь, что твоя мама идет сейчас загорать?
Она была поражена:
— Ты что! Здесь нет моря. Ты что, не знаешь?
— Знаю. Моря нет. Но мама идет загорать.
С одной стороны, она и мысли не допускала, что у нее где-то здесь под боком есть море. А с другой, она все-таки привыкла верить своему отцу. Я ее не обманываю. То есть не видела она от меня в жизни зла.
— Хочешь, мы тоже пойдем с ней?
— Хочу,— задумчиво, с некоторой опаской говорит она.
И мы идем в студию загара. Там растут пальмы. Там я с облегчением вижу каркающего попугая.
Мама показывает ей капсулу для загара с вертикальными лампами.
— Что это? — спрашивает Маша.
— Солнце,— говорю я.
— А-а,— кивает она.— А где море?
Я сначала хотел показать ей бассейн три на пять метров, но потом подумал, что это будет уж слишком жестоко. Может потерять веру в человечество. А это у меня запланировано гораздо позже, не раньше чем годам к двенадцати.
— Моря, Маша, здесь нет. Здесь только солнце. Моря тебе никто и не обещал.
— А мама уже идет загорать?
— Уже пошла,— говорю.
— А зачем?
— Для красоты,— отвечаю.— Чтобы нравиться незнакомым мужчинам.
— Поняла,— кивает она и слезает с высокого барного стула.— Я хочу домой.
Дома она бросается к бабушке:
— Бабушка,— кричит она,— Ванюшка! Вы знаете, где мы были? На море! Мама так загорела!
Я вздыхаю с облегчением, потому что подумал было, что ей все это очень не понравилось. Все-таки это было очень уж нечестно.
— А что еще ты там видела? — спрашивает бабушка.
— Там столько мужчин! — качает она головой.— И они все незнакомые!