Андрей и Мышка трахаются в телеграме. Процесс это медленный, непростой, асинхронный, поэтому оба успевают немножко писать мне о том, как он идет, делиться радостью. «Мне т-а-а-а-а-ак хорошо! — пишет Мышка.— Мне даже лучше, чем без сраного карантина! Щас, подожди, он как раз вставлять начал, пять минут». Я рада, что Мышке хорошо, даже лучше, чем без сраного карантина. Литераторам только дай потрахаться со словами, вон Андрей пишет: «Ааааа, офигеть, господи, почему мы не делали этого раньше!!!» — «Ты двигайся, двигайся ☺»,— говорю. «Я двигаюсь,— говорит.— Я еще как двигаюсь».
Фото: ТАСС
Фото: ТАСС
Катя ведет совет директоров в зуме. Процесс это мучительный, долгий, напряженный, поэтому Катя успевает немножко писать мне о том, как он идет, делиться сильными эмоциями. «Спасибо тебе, господи, за зум,— пишет Катя,— я бы их давно всех убила на хрен, а тут скажешь: „Минутку, коллеги, это из Шанхая звонят", выключишь камеру, проорешься — и опять такая деловая, благожелательная, я в жизни еще не была таким ангелом. Представляешь, я тут трезвая сижу!» Я рада, что Катя там трезвая сидит, обычно Катя перед советом директоров аккуратно использует смесь текилы с трамадолом. Это тоже делает Катю ангелом, но другим.
Аня, Юля, БумБум и Агата через день занимаются йогой по фейстайму. Процесс это вдумчивый, неспешный, глубоко индивидуальный, поэтому Агата успевает немножко писать мне о том, как он идет, делиться позитивным настроем. «Я почему раньше йогой не занималась? — пишет Агата.— Потому что все на йоге деловые такие, и при всех пыхтеть надо, и вот это „туда ногу подними, сюда ногу подними". А тут вроде и с дружочками, и полезно, и расслабляешься, и плечо у меня меньше болит, и, знаешь, никогда меня раньше на регулярные занятия не хватало, а теперь хватает!» «И даже мне писать телеги хватает O»,— говорю. «Именно!» — говорит Агата. «Ты легла на коврик и лежишь, да?» — говорю. «Я легла на коврик и лежу-у-у-у-у».
Ира и другая Катя разводятся в мессенджере. Процесс это деликатный, эмоциональный, нелегкий, поэтому обе успевают немножко писать мне о том, как он идет, делиться горькими наблюдениями. «Пипец тяжело»,— пишет другая Катя. «Бедная ты моя киса»,— говорю. «Но есть все шансы, что мы друзьями останемся,— пишет мне Ира,— вот реально». «Если бы она не застряла в Риме,— пишет другая Катя,— мы бы друг друга прикончили. А так даже про собак вот нормально разобрались». Я сижу, держу кулаки. «Есть время подумать, что говоришь,— пишет Ира.— А то, не застрянь я в Риме, прикончили бы друг друга. Но пипец тяжело».— «Бедные вы коты. Очень в вас верю»,— говорю. «Как-то вот и мы вдруг»,— говорит.
Лёля и Марик ведут конференцию по семиотике телесности на 26 участников с трансляцией в фейсбуке. Процесс это постепенный, вдумчивый, последовательный, поэтому Марик успевает немножко писать мне о том, как он идет, делиться чувством удовлетворенности. «Офигеть, да? — пишет Марик.— Уровень ваще, да? Никогда бы мы в реальности таких спикеров не собрали, один Вапоровский чего стоит». С этим трудно не согласиться. «Надо каждую неделю так делать! — пишет Марик.— Надо цикл срочно делать! Кончится этот год сраный, все опять летать начнут, ни у кого опять времени не будет, надо прямо сейчас делать!!!» — «Ты спал?» — спрашиваю. «Нет»,— говорит. «Ты шестое мероприятие за неделю ведешь»,— говорю. «Я сейчас умру,— говорит,— не могу больше».
Мой психиатр разговаривает со мной в скайпе. Процесс это напряженный, грустный, требовательный, поэтому я не успеваю никому ничего писать, всем все напишу потом, не знаю пока, что именно. «Очень вам сочувствую,— говорит мой психиатр,— вот это ваше чувство оторванности от многих близких вам людей очень понимаю. Но попытайтесь перестать пользоваться словом „симулякр", оно не идет вам на пользу. Думайте про это как про новый, по-своему полноценный тип общения».— «Я пытаюсь»,— говорю я угрюмо. «Я тоже,— угрюмо говорит психиатр.— Вот и продолжим пытаться». «А схему,— говорит,— мы менять не будем. Это не симптоматика, это просто жизнь».
Как мы это пережили
Этот номер Weekend посвящен тому, как изменилась жизнь за последний год. Коронавирус лишил нас привычного образа жизни, любимых развлечений и важных людей, но этот номер не о том, чего не стало, а о том, что появилось. О том, как на смену знакомым формам жизни приходили новые и как мы к ним приспосабливались. Это не подведение итогов, а попытка разглядеть, как сквозь пустоту карантина и изоляции прорастала жизнь — и проросла