Веймарское маркобесие
|
Веймарское маркобесие |
 |
Заплати репарации — и спи спокойно
Считать, что единственной причиной гиперинфляции 1923 года была алчность стран-победительниц, обложивших Германию огромными репарациями,— значит заведомо упрощать ситуацию. Чтобы ввергнуть страну в финансовую катастрофу, немало постарались и внутренние силы: правительство, большой бизнес, простые обыватели.
В войну Германия вступила мощной, экономически развитой державой. За вторую половину XIX века страна совершила гигантский скачок — от "лоскутного одеяла" из 39 отсталых государств (наследия наполеоновских войн) до империи, по уровню промышленного развития занимавшей первое место в Европе. Немцы в то время были бесспорными лидерами в железнодорожном строительстве, машиностроении, горно-добывающей промышленности, металлургии, а также в игравших все большую роль наукоемких областях — химии, точной механике, оптике, электротехнике. О стабильном финансовом положении страны свидетельствовала и крепкая, обеспеченная золотом германская марка: к 1914 году она примерно равнялась английскому шиллингу, французскому франку и итальянской лире (или 4-5 тогдашним американским долларам).
Однако бурно развивавшимся тяжелой промышленности и финансовому капиталу нужны были внешние рынки, а их к тому времени уже в основном переделили. Опоздавшая к разделу пирога имперская Германия все глубже втягивалась в конфликты с конкурентами — в первую очередь с Великобританией, Францией и Россией. При кайзере Вильгельме II, открыто провозгласившем сферой германских национальных интересов не только "задний двор" Европы — Балканы, но и богатую ресурсами Африку и уходивший из-под влияния дряхлевшей Оттоманской империи Ближний Восток, это противостояние неизбежно должно было закончиться большой дракой.
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| За поражение в первой мировой Германии пришлось заплатить гиперинфляцией, а Вильгельму II (у знамени) — троном |
Хотя кроме Рейхсбанка печатать деньги разрешили еще 5800 эмитентам (городским администрациям, общинам, крупным компаниям), к концу войны количество бумажных денег в стране увеличилось всего в четыре раза и инфляция оказалась даже меньше, чем ожидалось. Индекс цен к декабрю 1918 года вырос на 140% — примерно та же ситуация наблюдалась в Великобритании, в США положение было несколько лучше, зато во Франции — хуже. Почему на этом временном отрезке инфляцию удалось удержать в разумных пределах? Да просто страна вела войну. Бытовые траты были ограничены, власти ввели централизованное распределение товаров первой необходимости (карточки), а предметы роскоши во время войн не пользуются спросом. Более того, в 1914 году по всей стране прошла кампания под лозунгом "Сдавайте золото на железо!", во время которой сотни тысяч человек в патриотическом порыве отдавали золото и драгоценности для нужд фронта. Там, кстати, находилась большая часть взрослого мужского населения, а тем, кто трудился в тылу, также было не до лишних трат. Сыграла роль и традиционная немецкая бережливость: люди предпочитали откладывать деньги до мирного времени.
Однако все четыре военных года денежная масса никуда не испарялась, а лишь скапливалась в военных "заначках". "Титаник" германской экономики на всех парах несся к поджидавшему его айсбергу. Внутренний долг Рейхсбанка стремительно рос, достигнув к 1918 году 55 трлн марок.
Крах не заставил себя ждать — первый, но, как оказалось, далеко не последний: вместо ожидаемого блицкрига кайзеровская Германия испытала горечь поражения. А ее преемница после революции 1918 года, Веймарская республика, еще и сполна испила чашу унижения со стороны победителей. По Версальскому мирному договору Германию обязали заплатить странам Антанты репарации в размере 2,2 млрд фунтов стерлингов (что тогда составляло около 130 млрд золотых марок). Историки подсчитали, что при тогдашнем состоянии немецкой экономики страна оставалась бы должником Антанты до 1987 года! Фактически это означало превращение Германии в третьесортную европейскую республику. В результате тяжелых переговоров удалось уговорить победителей несколько умерить свои аппетиты: Германии разрешили выплачивать репарации по частям на протяжении определенного периода времени, а кроме того, победители согласились получать "дань" не только золотыми марками, но и натурой — продукцией сталелитейных заводов и угольных шахт Рура и Верхней Силезии.
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| В конце 1922 года правительство Веймарской республики официально объявило дефолт; в 1923 году зарплату рабочим начали платить трижды в день |
Но и тут правительству Веймарской республики с неба свалился шанс, которым оно, к сожалению, не воспользовалось. Взрыва не произошло — вопреки всем прогнозам экономистов. На протяжении 1920 года и первых месяцев 1921-го индекс цен сохранял устойчивость, а марка снова сравнялась с иностранными валютами, благодаря чему импортные товары даже подешевели — некоторые почти наполовину! В эту нежданную передышку самое время было провести денежную реформу, ввести в стране новую стабильную валюту, однако правительство вместо этого продолжало печатать старую. Хотя по сравнению с той вакханалией, что началась два года спустя, эту эмиссию еще можно было назвать умеренной и контролируемой: количество банкнотов в обращении увеличилось в полтора раза, а текущий внутренний долг удвоился.
Момент был упущен, и в мае 1921 года начался новый виток инфляции — пока еще без приставки "гипер": к июлю цены выросли на 700%. Теперь денег не хватало и на выплату репараций. Если на первую выплату удалось наскрести требуемые 2 млрд золотых марок, львиную долю которых составила натура — уголь, сталь и древесина, то в конце 1922 года грянул дефолт. Правительство Веймарской республики официально заявило странам Антанты, что денег на очередные выплаты в стране нет.
Рурский бунт — бессмысленный и бесперспективный
 |
| Фото: GAMMA |
Никакого адекватного ответа на эту силовую акцию, осуществленную в нарушение Версальского договора, слабое правительство Веймарской республики не нашло. Оно ограничилось призывом к рабочим Рура объявить всеобщую забастовку, а остальным жителям оккупированных областей предложило начать кампанию гражданского неповиновения оккупантам. В ряде районов это вылилось в открытое вооруженное противостояние: за восемь месяцев оккупации Рурской области были убиты 132 местных жителя и более 150 тыс. выселены из своих домов.
Сама идея всеобщей забастовки в сердце германской стальной и угольной промышленности (Рур давал стране значительную долю национального ВВП) лишь усугубила общую экономическую ситуацию в стране. Не имея возможности платить бастовавшим рабочим и обеспечить жильем новую армию бездомных, правительство выбрало худший из всех возможных вариантов решения проблемы: снова запустило печатный станок. Это стало сигналом внешним инвесторам, которые стали лихорадочно выводить свои капиталы из германской экономики. Таким образом, критическая масса, способная дать начало инфляционной цепной реакции, была почти достигнута.
 |
| Фото: GAMMA |
| После убийства министра Вальтера Ратенау (на фото внизу) одна из самых индустриально развитых стран Европы узнала, что такое пункты бесплатной раздачи супа, рейды горожан в леса "по дровишки" и цены в миллиардах |
Между тем следующее удвоение цен произошло уже за неполные полгода: с января по июнь 1922 года цена литра молока подскочила с 7 марок до 16, а пива — с 5,6 до 18. А 24 июня вере немцев в незыблемость "орднунга", олицетворяемого государством, был нанесен новый удар: террористы застрелили одного из немногих харизматических лидеров страны — министра иностранных дел Вальтера Ратенау. С этим здравомыслящим политиком, в прошлом видным промышленником и финансистом, многие связывали надежду на порядок и стабильность — причем без частых в таких случаях эксцессов "сильной руки". Похороны Ратенау стали моментом истины для миллионов. Люди почувствовали неладное и начали освобождаться от ненадежных марок, превращая их в нечто более осязаемое: бриллианты, произведения искусства, недвижимость. Никого не удивляло, что дорогие пианино покупали семьи, в которых не было никого с музыкальным слухом, а автомобили — люди, не знавшие, как к ним подойти. Бегство от бумажных купюр началось, и никакой логикой, кроме бытовой, объяснить его было невозможно.
Как это не раз случалось в аналогичных ситуациях, все попытки правительства успокоить население привели к прямо противоположному результату. Ведущая деловая газета Германии на своих страницах убеждала "паникеров", что количество бумажных денег в обращении не является чем-то исключительным и угрожающим. А президент Рейхсбанка Рудольф Хавенштайн лично занялся пропагандой, во всеуслышание заявив по радио, что лично он пока воздержится от покупки нового костюма — подождет, пока цены упадут. Никого эти заверения не убедили.
 |
| Фото: AFP |
| Вальтер Ратенау |
Любой переход от военной экономики к мирной никогда не проходит без издержек. Хуже, когда к этому добавляются слабость и ошибки правительства. И хуже некуда, когда в стране есть влиятельные силы, которые не упустят возможности погреть руки на слабой национальной валюте. В Германии концентрация капитала приняла беспрецедентный характер, и империя "пушечного короля" Круппа или "стальной трест" Тиссена вертели правительством как хотели. И даже многие рабочие, не отягощенные экономическими премудростями, на первых порах верили, что рост зарплаты улучшает их благосостояние.
Прозрение наступило быстро и для всех: когда ценники в магазинах начали меняться даже не раз в месяц, а по несколько раз на неделе, а потом и ежечасно.
Ударники печатного станка
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
Стремительно растущее количество нулей на банкнотах не успевало за ростом нулей на ценниках. Банки, ощущая постоянный дефицит наличности, не могли вовремя обналичивать чеки и прочие платежные документы. Бизнесменам также не хватало денег на закупку материалов и текущие платежи, и многие, забросив свое дело, ударились в спекуляции на бирже и в мелкую торговлю. Денег постоянно не хватало и правительству. Вообще, вскоре все в Германии осознали, что реальных денег на самом деле совсем не много, а, напротив, очень мало. В этой обстановке сама мысль остановить печатный станок казалась смерти подобной. Население, действиями которого руководили уже не законы экономики или даже здравого смысла, а обыкновенная паника, было убеждено: перестанут печатать деньги — и промышленность встанет, предприятия закроются, миллионы окажутся на улице.
К середине года рабочим платили зарплату уже трижды в день. Вечерами их ждали дома жены с пустыми чемоданами. Бумажники и кошельки в Германии перешли в категорию товаров, не пользовавшихся спросом. Наполнив чемоданы купюрами, хозяйки мчались в магазины, чтобы там потратить все до последней бумажки, хотя чаще всего встречали опустевшие прилавки. Если в 1922 году цена батона хлеба достигла 163 марок, то к сентябрю 1923-го батон стоил уже 2 млн, а в середине ноября — 80 млрд (о тогдашних деньгах и их покупательной способности см. справку). Фермеры отказывались везти свою продукцию в город, и газеты пестрели сообщениями о продовольственных бунтах, когда группы рабочих отправлялись за город и самовольно выкапывали овощи на полях и крали скот на фермах. В самих городах процветали квартирные кражи, предприятия закрывались, а выброшенные на улицу люди продавали последнее, чтобы не умереть с голоду. В то же время ночная жизнь Берлина и других крупных городов бурлила, как и в благословенные довоенные времена: нажившиеся на экономическом хаосе "новые немцы" и иностранцы (со своей валютой они все могли считать себя богачами) гуляли на всю катушку.
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
Гиперинфляция разительно изменила лицо германского бизнеса. В отличие от довоенных времен героем дня стал не промышленник и даже не финансист, но биржевой спекулянт, перекупщик и посредник. Скупка компаний по дешевке и всевозможные слияния и объединения приняли массовый характер. Примером может служить гигантская промышленная империя Гуго Стиннеса. До войны он владел лишь небольшим металлургическим заводиком, а за полтора инфляционных года сумел объединить в своих руках сотни компаний — нефтяных, угольных, металлургических, деревообрабатывающих, электрических, страховых и прочих, судовые доки, гостиничные сети и около сотни газет. Владелец всего этого разветвленного хозяйства, чье личное состояние оценивалось в 15 млрд золотых марок, умер в 1924 году, немного не дожив до того дня, как его "пузырь", подобно десяткам таких же, лопнул при первом дуновении начавшейся стабилизации экономики.
Крест на ноликах
 |
| Фото: GAMMA |
| Президент Рейхсбанка Яльмар Шахт во времена гиперинфляции мало чем себя проявил. Зато во времена Третьего рейха его звезда засияла во всю силу |
До этого, в августе, германское правительство возглавил опытный политик и дипломат, будущий лауреат Нобелевской премии мира Густав Штреземан. Одним из первых шагов нового рейхсканцлера стало обращение к рурским рабочим с призывом прекратить забастовку и вернуться на заводы и шахты. А следующим — денежная реформа, тщательная подготовка которой по иронии судьбы совпала с пиком гиперинфляции. Реформа стартовала 16 ноября, и суть ее состояла в следующем. Был организован новый банк — Рентсбанк, на который возложили полномочия по эмиссии параллельной валюты — рентенмарки. Эмиссия строго ограничивалась активами, которыми владело на тот период правительство: оно обещало погашать рентенмарки облигациями под недвижимость, имеющими правительственные гарантии, из расчета 1 рентенмарка к 1 золотой довоенной марке. Всего было выпущено 2,4 млрд рентенмарок, которые обменивались на бумажные в соотношении одна к одному триллиону.
По большому счету обещания правительства представляли собой тоже фикцию: в обстановке творившегося тогда экономического хаоса превратить земельные и промышленные активы правительства в реальные деньги можно было только теоретически. Однако, как и при раскрутке гиперинфляции, превыше законов экономики снова оказались законы массовой психологии: теперь население неожиданно поверило в новые деньги. Тут проявил себя хорошо известный в социальной психологии феномен "самореализующегося пророчества": стабилизация заработала потому, что люди поверили в то, что она заработает. Как вспоминали современники, сам по себе факт покупки чего-либо по цене "без нулей" для среднего немца казался чудом. Особенно укрепилось доверие к рентенмарке в декабре, когда Рентсбанк устоял перед давлением правительства и отказался увеличить эмиссию сверх лимита, установленного, между прочим, тем же кабинетом министров.
 |
| Подготавливая свою денежную реформу, Густав Штреземан (вверху в центре) вряд ли предполагал, что все лавры спасителя германской экономики вскоре достанутся находящемуся в заключении автору "Mein Kampf" |
Сама же реформа набирала ход. В августе 1924 года в обращение поступила новая рейхсмарка, приравненная к рентенмарке и на 30% обеспеченная золотом. Кроме того, правительство все-таки рискнуло ввести непопулярные налоги, и казавшаяся при смерти экономика явила первые признаки выздоровления. Рынок оживал на глазах, несмотря на то что мелкий и средний бизнес лежали в руинах, не хватало оборотного капитала, росла волна банкротств (в 1923 году обанкротились 263 компании, а в 1924-м — уже 6033). Финансовой стабилизации способствовали и внешние обстоятельства. Победители в первой мировой войне наконец осознали, что перегнули палку в отношении побежденных, и оперативно ввели в действие "план Дауэса" (по имени будущего вице-президента США Чарлза Дауэса): теперь вместо 2,2 млрд фунтов стерлингов Германия должна была заплатить всего чуть больше 50 млн. А после того как США предоставили германскому правительству заем в $200 млн, в страну потекли инвестиции.
Последующие годы историки единодушно называют "золотым веком" Веймарской республики. Хотя продлился он недолго: всего пятилетку. Более или менее справившись с проблемами финансовыми и экономическими, страна еще долгое время расхлебывала политические. Которые из проблем внутренних очень скоро превратились в общемировые.
Коричневая экономика
 |
Больше всего пострадал от гиперинфляции средний класс. Миллионы людей, обладавшие до начала ее своим делом и собственностью, за год опустились до положения люмпен-пролетариата. Их моральное состояние хорошо описали два нобелевских лауреата по литературе. Американская писательница Перл Бак находилась в то время в Германии и свидетельствовала: "Города по-прежнему стоят, дома не разрушены бомбами, но жертвы уже насчитываются миллионами. Люди потеряли не деньги и не собственность, а нечто большее. Они в шоке, в изумлении оглядываются вокруг себя и не могут понять, что с ними произошло и кто тот враг, что устроил им эту войну в мирное время. Они утратили веру в себя, свою уверенность в том, что сами могут быть хозяевами своей судьбы, если будут хорошо работать. А кроме того, были безвозвратно потеряны старые нормы морали, этики и благородства". А классик Томас Манн выразился еще лаконичнее: "Торговка на рынке, которая, не моргнув глазом, просит 100 миллионов за куриное яйцо, уже окончательно утратила способность удивляться. Какие бы события ни произошли после этого, они уже не удивят ее своим безумством или жестокостью".
Именно люди, "утратившие способность удивляться", стали той социальной средой, которая близко к сердцу восприняла новые политические идеи "возрождения великой Германии", "реванша" и "подъема германского духа", глашатаев которых в значительной степени взрастила та же гиперинфляция. А материально поддержали ведущие немецкие промышленники и финансисты, окончательно разуверившиеся в демократии.
"Золотая пятилетка" Веймарской республики закончилась в 1929 году, когда Германию, как и всю Европу, накрыло волной Великого кризиса, пришедшей с другого берега Атлантики. Миллионы людей лишились работы, а средний класс, так и не успевший восстановить свои сбережения, снова оказался на самом дне. Вместе с тем устрашающими для немецкого обывателя темпами росли ряды коммунистов, и голоса сочувствовавших им оборачивались новыми депутатскими мандатами на очередных выборах. Чуть беднее были представлены в парламенте правые радикалы — национал-социалисты, но зато в их предвыборной программе имелся пункт, предусматривавший стопроцентную компенсацию жертвам инфляции, а также скорый и суровый суд над теми, кто был в ней повинен. Кандидатов на роль внешних и внутренних врагов германской нации долго искать не пришлось.
В стране назревал очередной кризис, и выход из него германская политическая элита, военная верхушка и крупный капитал нашли 30 января 1933 года, когда рейхсканцлером был назначен лидер национал-социалистической рабочей партии — автор "Mein Kampf". Какими средствами и методами Гитлер навел порядок в германской экономике, поднял ее с колен и успешно обуздал инфляцию, повторять не нужно.
С тех пор мир еще не раз сталкивался с гиперинфляцией. В первые послевоенные годы она накрыла Венгрию, где были выпущены купюры с рекордным номиналом: миллиард миллиардов пенге — или 10 в 21-й степени! А в последней четверти века — Боливию (1985), Аргентину (1989), Перу (1990), Бразилию (1993), Украину (1993). И все-таки самой поучительной стала первая, германская гиперинфляция 1923 года, преподавшая миру, как минимум, несколько уроков.
Один человечество, кажется, усвоило: нет ничего проще для правительства, чем решать текущие проблемы с помощью печатного станка,— и ничего хуже по последствиям. Другой урок пока не дается авторам экономических реформ: не спасут никакие меры правительства, если утрачена вера граждан в свою национальную валюту; и наоборот, если каким-то чудом эта вера укрепится, она "вывезет" и саму реформу.
ВЛАДИМИР ГАКОВ
|