В Государственном музее истории Санкт-Петербурга, в Петропавловской крепости, открылась выставка "Рубашка Блока". Это третья выставка из совместного проекта музея и Института Про Арте "Штучки". Однако на этот раз объектом рефлексии стал всего один объект — самая что ни на есть единственная сохранившаяся рубашка Александра Блока. О том, что с ней сделали современные художники, рассказывает КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Рубашка Блока производит сильное впечатление. Во-первых, она совсем не такая, как можно было бы предположить. Она не декадентско-роскошно-оборочная, а простая, дешевая, деревенская. Да еще и косоворотка. Да еще и с вышитыми петухами на вороте и по низу. Вышивала рубашку мать поэта, а носил он ее в Шахматове, в имении, где до 1916 года бывал часто и помногу. Во-вторых, она какая-то неприятно настоящая — старенькая, хорошо выношенная, с заметной штопкой, где было порвано или вытерто. И штопка уже очень старая, еще при Блоке сделанная. В-третьих, без штанов, пиджака, куртки или еще хоть каких-то сопутствующих вещей рубашка превращается, с одной стороны, во что-то уж слишком интимное, а с другой — во что-то уж слишком сакральное. И всегда-то не слишком удобно разглядывать предметы чужого гардероба в мемориальных музеях, а тут, в гордом одиночестве бедной рубашки, это уж совсем стыдно.
Надо отдать должное сочинителям выставки — они все это понимали. И явно испытывали сходные чувства. Хранитель рубашки в музее-квартире Блока Наталья Цендровская, выставлявшая на своей памяти эту реликвию от силы раза два, на вернисаже смотрела на нее с явным недоумением. А в своей речи пыталась объяснить всем (и прежде всего самой себе), что, собственно, ее подопечная здесь делает. Современные питерские художники, привлеченные к этому проекту Институтом Про Арте, тоже не могли скрыть смятения. Петр Белый попытался прикрыть наготу подлинника рубашкой своего собственного производства — розовой спортивной "Меморабилией фана русской поэзии". А нежные девушки Александра Каурова и Мария Заборовская ударились в мистику, развесив на веревке более подходящие символисту, чем косоворотка, романтические белые блузы с расчлененным портретом Блока, подчеркнув тем самым процесс интимизации несчастной одежки.
Непоколебимым остался только сам Блок — один из самых трудных для мемориального экспонирования поэтов. Его кабинет в квартире на Пряжке — вычищенное пустое пространство, в котором пуританской этики куда больше, чем артистической эстетики. Идеальная пустота среды обитания была, по свидетельству современников, idee fix Блока. Но что же делать с этой пустотой музейщикам? Туда ни рукописей в художественном беспорядке не накидаешь, ни "недопитый чай писателя" не поставишь. Остается ловить "воздух поэта", который может оказаться в любой из его вещей, а может и не найтись нигде. Рубашка тут мало отличается от других мемориальных вещей. Если закрыть глаза на особую интимность этой вещи, она может заставить задуматься собственно о Блоке. О том, что утонченный петербургский красавец в деревне носил косоворотку. О том, что отсюда, возможно, пошел образ "сказочного царевича", о котором вспоминали современники. О том, наконец, что эта рубашка сама по себе вошла в историю литературы, потому что сохранилась, например, в воспоминаниях Андрея Белого, пораженного видом Блока в косоворотке. Не так уж мало для одной рубашки.