жертвы теракта
В субботу на Большеохтинском кладбище Санкт-Петербурга похоронили майора медицинской службы хирурга Василия Назарчука. Он входил в группу питерских военврачей, командированных Военно-медицинской академией (ВМА) на Кавказ для усиления Моздокского госпиталя. Во время теракта шестеро сотрудников ВМА были ранены, а майор, оперировавший в этот момент дочь одного из моздокских офицеров, погиб. На похоронах присутствовал корреспондент Ъ ВЛАДИСЛАВ Ъ-ЛИТОВЧЕНКО.
Гражданскую панихиду провели в лабораторном корпусе ВМА. Дорогу к академии найти было несложно — к зданию со всех ближайших улочек стекались десятки офицеров. Добиравшиеся на метро молодые лейтенанты, как и высшие офицеры, подъезжавшие на служебных авто, несли свои фуражки в руках. При этом солдатик из дежурившего неподалеку военного патруля рассказал, что "сегодня неофициальный приказ особо не усердствовать и в районе академии документы у военнослужащих лишний раз не проверять".
На плацу у корпуса академии выстроились две роты слушателей. За их спинами торговки со стихийного рынка тихонько сопереживают: "Говорят, совсем молодой был. Врач хороший, добрый". На таджика, пытавшегося узнать, почем вьетнамские тапки, шикают: "Потом приходи, мы на похоронах не торгуем". Правда, товар с лотков все равно никто не убрал.
После гражданской панихиды закрытый гроб с фуражкой на крышке погрузили в автобус-катафалк, который в сопровождении десятка машин отправился на кладбище. А две сотни офицеров продолжали стоять на вытяжку еще минут двадцать. Наконец какой-то полковник дал негромкую команду разойтись, и большинство военврачей отправились в ближайшее кафе помянуть коллегу.
Пристраиваюсь рядом. Здоровенный младший лейтенант, ростом за два метра, безбожно матерится, ругая войну, чеченцев и олигархов. Признав во мне журналиста, спрашивает, когда кончится "это дерьмо". И, не слушая ответа, рычит: "Ты, корреспондент, так и напиши — если ко мне на стол ляжет 'чех', он на этом столе и останется. От большой кровопотери. Эти суки врача убили. А он их оперировал, осколки из башки доставал". Поворачивается и уходит. На кладбище он не поедет. Сказал, что погибшего сам не знал, а потому "не вправе".
На кладбище долго пытаюсь найти могилу Василия Назарчука. Натыкаюсь на группу военных музыкантов, они тоже заблудились. Напрашиваюсь к ним в автобус, и мы минут сорок катаемся вокруг кладбища. Наконец нашли: глубокая яма, рядом православный крест и гранитная плита с именем. К тому моменту, когда подъехал катафалк, у могилы собралось больше сотни офицеров. Погребальный обряд, который проводил батюшка из Никольского собора, сопровождался рыданиями матери и жены погибшего майора. Слышны обрывки фраз: "...упокой... новопреставленного, убиенного воина Василия..."
Когда гроб опускали в могилу, хлынул ливень. Фуражки никто не надел, зонты не открыл, и через минуту казалось, что плачут все, и лейтенанты, и генералы. Воткнули крест, приладили плиту, и какая-то женщина в черном позвала всех помянуть погибшего. Но к столу с водкой никто не подходит: лейтенанты, а их было большинство, жмутся друг к другу и пытаются курить под дождем. С места их сдвинула лишь команда старшего по званию: "Товарищи лейтенанты, очень вас прошу!" Все пьют не чокаясь, и сослуживцы майора, бывшие с ним в последней командировке пускаются в воспоминания. Вспоминают главным образом о том, как за день до теракта он оперировал боевика с осколком в голове.
Потом автобусы повезли всех обратно в академию, на поминки. Успеваю спросить какого-то полковника, что будет с семьей Назарчука. Оказалось, что я обратился к заместителю начальника кафедры военно-полевой хирургии, на которой учился погибший. Он говорит, что семье майора обязательно помогут. Деньги выплатят Военно-страховая компания, Минздрав и Министерство обороны. Да и "академия тоже в стороне не останется". Интересуюсь, получит ли пенсию жена, ведь они не были официально расписаны. Полковник заверяет, что вопрос решен: "Они давно вместе, и дети у них есть. Все будет по совести". В это время проходящие мимо лейтенанты спорят, когда будут комплектовать следующую группу для командировки на Северный Кавказ: "Не, мужики, если не предложат, я сам рапорт напишу". Кто это сказал, не ясно. Все в форме, все в погонах.