«Теперь пьют лимонный, апельсинный и рябиновый одеколон»

Запрет на продажу спиртных напитков, появившийся в 1914 году, после начала Первой мировой войны, обычно называют причиной того, что в России одеколон начали использовать не по назначению. Однако семью десятилетиями ранее, 4 апреля 1844 года, император Николай I подписал положение Комитета министров «О правилах на ввоз и продажу о-де-колона», разработанное по настоянию монополистов продажи спиртного — содержателей питейного откупа. Но искоренить «народный одеколон» оказалось так же сложно, как и производить настоящий, не хуже импортного.

«Великой расход на эту водку»

В начале XVIII века духи назывались незатейливо: спирт лавандовый, мелиссовый, фенхелевый, розмариновый. Последний еще именовался унгарской водкой и водой Венгерской королевы. В 1719 году ящик этого благовонного спирта достался Петру Первому в качестве трофея.

В «Табели взятым кораблям, и сколько на оных каких товаров…» сообщалось, что на судне «Гирш (Елень)» было:

«12 оксов красного вина, по 16 руб., итого 192 руб.; 15 оксов белого вина, по 16 руб., итого 250 руб.; ящик унгарской водки; всего ценою 442 руб. Порции Его Царского Величества 288 р. 40,5 коп.; господину генералу-адмиралу порции 44 руб. 20 коп.; вице-адмиралу порции 13 руб.26 коп.; офицерам, которые брали, 96 руб. 13,5 коп.». В конце описи ее составитель объяснил, почему не указана цена унгарской водки: «упомянуто о некоторых мелочах, о унгарской водке и синем сандале… которое все надлежит Его Царскому Величеству».

Видимо, Петр I поделился благовонным спиртом со своими приближенными, и его запах многим понравился. И в 1724 году ароматники (так тогда называли парфюмеров и торговцев духами) пожелали наладить в России изготовление воды Венгерской королевы. Но царь не разрешил. 7 июля 1724 года президент мануфактур-коллегии объявил указ, подписанный Петром I, «О непозволении делать в России унгарскую водку»:

«Позволения в делании унгарской водки в России не давать, для того, что оная водка делается не из российских материалов. А ежели такая водка хотя и будет делаться из российских материалов, токмо в действе будет не такова, которая делается из заморских».

«Также и душиться было нельзя, разве только употребляли о-де-колон»

Но спустя полвека эту душистую воду стали и за границей делать так, что «действо» ее изменилось. Во французском «Словаре коммерческом…», переведенном и изданном в России в конце XVIII века, говорилось:

«Унгарская водка, или вода королевы Венгерской, прозванная так, как сказывают, по чудесному действию, оказанному ею над королевою Венгерскою, не что иное, как винный крепкий спирт, напитанный качеством цветов розмариновых. Великой расход на эту водку… приключил то, что, вместо старания приводить состав этот в совершенство, оный подделывают, и ныне в продаже в лавках находящийся, по большей части состоит из водки двоеной с листами розмариновыми, иногда одних, иногда с цветами, вместо того, что надлежало бы употреблять одни цветы, хорошо настоянные в лучшем винном спирте; или вместо того употребляют водку, в которую кладут понемногу масла розмаринного белого прежде раскладывания в бутылочки, на кои однако налепляют те же бумажки, каковые бывают на цельной унгарской водке».

Большой популярностью в XVIII веке пользовалась и лавандовая вода. Известно, что полководец А. В. Суворов душился только оделавандом.

Эти простые строгие ароматы часто были востребованы тогда еще и потому, что только ими было прилично пользоваться благовоспитанным особам, если они носили траур. По отцу и матери он длился два года, по мужу — три. Е. П. Янькова, правнучка историка В. Н. Татищева, вспоминала в 1850-е годы о правилах жизни конца XVIII — начала XIX века:

«Вдовы три года носили траур… Первые два года вдовы не пудрились и не румянились; на третий год можно было немного подрумяниться, но белиться и пудриться дозволялось только по окончании траура. Также и душиться было нельзя, разве только употребляли о-де-колон, о-де-лаванд и о-де-ларен де-гонри, по-русски унгарская водка, о которой теперь никто и не знает».

«Они брались нарасхват»

Одеколон, или кельнская, колонская вода, среди сложных, но легких ароматов был и у платежеспособных европейцев, и у богатых россиян по популярности на первом месте. В одном из дореволюционных руководств для начинающих парфюмеров сообщалось:

«Нередко сами по себе прекрасно пахнущие вещества не дают, в смеси с другими, хорошего букета… между тем, как другие… совершенно гармонируют друг с другом и дают новый оттенок запаха; настоящий о-де-колон может служить образцом правильного соединения».

Правильно соединил несколько эфирных масел пьемонтец Джованни Мария Фарина в 1709 году в Кельне, настоял эту смесь в водно-спиртовом растворе и получил свежий цитрусово-травянистый аромат, покоривший всю Европу. К концу XVIII века сотни парфюмеров изготавливали свои версии кельнской воды, но нравились они лишь тем, кому не выпало счастье узнать аромат фирменного продукта. Торговцам парфюмерными товарами приходилось подчеркивать, что в их лавках или аптеках подлинный одеколон. Так, в «Московских ведомостях» в 1799 году один из них сообщал:

«Получил следующие товары… самую лучшую помаду и пудру; о де лаванд амбре и прочие духи, также настоящую о де колонь». Одна склянка стоила 1 рубль, дюжина — 10 рублей. В 1806 году «Московские ведомости» извещали: «В Шпажном ряду под №8 у Никанора Оконишникова вновь получены товары: самого лучшего сорта амбре по 2 р., ло де Лованд по 150 к., ло де Колонь по 1 р., Унгарская водка по 35 к. бутылка».

«Класть в башмаки пергаментные подошвы, которые хорошенько смачивать одеколоном»

Мода предписывала светскому человеку благоухать, и дорогие склянки с ароматными жидкостями не залеживались у продавцов. Русские сатирические журналы неутомимо высмеивали щеголей — «славных вертопрахов», «куклообразных волокит», «счастливых тунеядцев» — за маниакальное увлечение косметикой и парфюмерией. Все утро до полудня, возмущались сатирики, щеголь проводит «за уборным столиком», румянится и белится, натирается для умягчения кожи мазями, выдуманными в Париже, «натирается также пахучими водами, которые и истощает все», опрыскивает себя духами, «которые водятся у него в изобилии».

«Они брались нарасхват,— негодовал журнал "Трутень",— и променивались иногда на предметы первой необходимости».

Но к началу XIX века одеколон, в его недорогих версиях, сам стал предметом первой необходимости. Им натирали виски, спасаясь от мигрени; его капали в стакан с водой и нюхали, успокаивая расшалившиеся нервы или поднимая упавшее настроение; одеколон подносили к носу тому, с кем приключился обморок; им протирали руку после неприятного рукопожатия. Некоторые петербуржцы полностью обтирались губкой, смоченной водой с одеколоном, надеясь защититься от антисанитарии Северной столицы.

Сборники практических советов призывали обзавестись одеколоном тех, кто страдал сильной потливостью ног:

«Летом носить легкие батистовые башмаки, которые однако же надобно переменять каждый день, между тем как накануне снятые башмаки проветриваются. Класть в башмаки пергаментные подошвы, которые хорошенько смачивать одеколоном».

А князь П. Н. Енгалычев, составивший несколько книг по популярной медицине, рекомендовал тучным соотечественникам попотеть с помощью одеколона и других душистых спиртов.

«Жирные ленивцы, отвыкшие и сделавшиеся неспособными к моциону,— писал князь,— должны начинать свое лечение самым легким телодвижением и каждый день оное увеличивать. Трение всего тела фланелью или сукном, ежедневно повторяемое, составляет в таком случае лучшее помогательное телодвижение. Фланель для трения сего употребляемую, полезно спрыскивать летучими жидкостями, например: водкою унгарскою, спиртом розмаринным, лавандным, можжевеловым, Колонскою водою. Трения сии делать в теплой комнате до поту».

«Непобедимая страсть к духам»

В некоторых усадьбах, где были большие теплицы с цитрусовыми деревьями, экспериментировали с домашним изготовлением одеколона. Так, в 1802 году граф Н. П. Шереметев, живший тогда в Петербурге, получил сообщение от князя Ф. П. Щербатова, присматривавшего за его московским хозяйством: «Кусковский садовник делает Еаu de Cologne очень хорошо, лучше здесь продаваемой. Ему ежель дать спирт, он фабрику завести может, по крайней мере, для дома вашего тот материал возвратится продажею лишнего». Следует заметить, что садовниками у графа были иностранцы.

Дворянам, уединенно обитавшим в деревнях, коллекционирование ароматов скрашивало однообразие их жизни. О таком родственнике вспоминала писательница и педагог Е. Н. Водовозова, жившая в конце 1840-х годов в поместье в Смоленской губернии:

«Когда матушка отпускала меня с нянею к крестному, я не помнила себя от восторга… Как только мы открывали двери его дома, нас охватывали несказанно чудные ароматы духов, которыми пропитаны были мебель и каждый уголок его комнат. Недаром прислуга называла его "духовитым барином". У него была непобедимая страсть к духам. Зная ее, каждая из его дочерей присылала ему из столицы к именинам и к Новому году какой-нибудь душистый подарок: то роскошный ящик с флаконами духов, то с гранеными бутылочками одеколона, изящную коробку с разнообразными мылами, сверточки с душистыми курительными свечками и ароматическими бумажками, прелестные саше. Все его белье, платье, вещи были сильно продушены: во всех шкапах и комодах лежали подушечки и красивые бумажные конвертики с сухими духами».

В 1840-е годы в столицах можно было купить благовонные жидкости не только зарубежного, но и местного производства. В Москве, например, различные духи и одеколоны делали в забытых теперь заведениях А. Б. Мусатова, М. М. Руднева, П. П. Третьяковой, братьев Шевелкиных. Был известен парфюмер В. И. Виттих и, конечно же, Луи Буис и его наследники; а с 1844 года Москва заговорила о продукции Альфонса Ралле. В Петербурге все знали фабрику И. Герке.

С распространением душистых вод среди все более широких слоев населения развивался и новый вид агрессии — ароматический. Многие стали душиться, но немногие умели или имели возможность купить хороший аромат. Литератор И. И. Панаев в своих воспоминаниях рассказал о таком «конфликте» между В. Г. Белинским и поэтом А. В. Кольцовым, сыном воронежского прасола — оптового торговца снедью и скотом:

«Кольцов был небольшого роста и казался довольно крепкого сложения. Одет он был даже с некоторою претензиею на щегольство: на манишке его сверкали пуговицы с камешками, сверх жилета красовалась цепь от часов, он был напомажен и даже раздушен. Впоследствии за эти духи ему жестоко доставалось от Белинского. "Охота вам прыскаться и душиться какою-то гадостью,— говорил он,— от вас каким-то бергамотом или гвоздичкой пахнет. Это нехорошо. Если мне не верите — спросите у него (и Белинский указывал на меня), он франт, он уж, батюшка, авторитет в этом деле"».

«Не есть действительно о-де-колон»

Спрос на одеколон к 1840-м годам так вырос в крупных городах, что предприимчивые россияне наладили его производство в разных уголках империи. Привозили продукт бочками и многолитровыми бутылями и разливали одеколон по мелким склянкам на месте его продажи. А вскоре под видом одеколона в лавки и на ярмарки стали проникать тайно изготовленные спиртные напитки. За производство и реализацию одеколона не надо было платить акцизный налог, и хлебное вино, в которое для маскировки капнули эфирного масла, становилось намного дешевле легально сделанной водки.

Первыми заподозрили неладное монополисты продажи крепких напитков — содержатели московского питейного откупа. В 1844 году они направили в правительствующий Сенат просьбу запретить ввоз одеколона в Москву или позволить им надзор за его продажей. В апреле Сенат обратился за решением проблемы в Комитет министров. Тот, по рассмотрении дела, нашел, «что как в откупных условиях не содержится воспрещения на ввоз Кельнской воды из привилегированных губерний в откупные места, то откупщики и не имеют никакого права домогаться такого воспрещения». «Хотя надзор откупщиков собственно за привозом о-де-колона и может быть допущен,— рассуждали министры,— однако же неудобно было бы предоставлять им право прикладывать к привозимому о-де-колону печати и наблюдать за самым разливом оного, так как мера сия без всякой особенной надобности могла бы лишь подать повод к притеснениям со стороны откупщиков».

Но производителям одеколона вменили в обязанность: «По привозе с фабрики о-де-колона в места, где намерены производить продажу онаго, уведомлять в то же время контору тамошнего откупа для немедленного освидетельствования бочек и бутылей». «Если бы со стороны откупа,— разъяснял Комитет министров,— возникло сомнение в том, что привезенное вещество, по составу своему, не есть действительно о-де-колон и может быть употребляемо в продажу взамен спирта или горячего вина, то свидетельствование такого о-де-колона производить по распоряжению местного начальства, чрез врачебную управу».

«Все более и более усиливалось потребление суррогатов вина, так называемого народного одеколона и просто одеколона»

Все последующие годы, вплоть до революции, властям пришлось бороться с этим «так называемым народным одеколоном». В 1865 году они запретили делать благовонные воды в аптеках, которые частенько попадались на продаже значительных объемов «одеколона». Циркуляр медицинского департамента гласил:

«Приготовление и продажа одеколона и духов не по рецепту врача воспрещается; если же аптекарь, независимо от аптекарского дела, желает заниматься, на общем основании, приготовлением этих веществ, то это допускается только в отдельном от аптеки помещении со взятием установленного патента».

«Народный одеколон» мгновенно появлялся там, где возникали проблемы со спиртными напитками: уменьшалась их продажа или повышалась цена на них. Так, государственный контролер статс-секретарь Д. М. Сольский, сообщая о резком падении питейных сборов в Пермской, Вятской, Оренбургской и Уфимской губерниях в 1884 и 1885 годах, писал:

«Объяснением этих колебаний может служить установившаяся в названных четырех губерниях монопольная продажа вина. Несколько крупных заводовладельцев вошли между собою в соглашение, определили количество вина, которое должно каждым из них выкуриваться, распределили между собой весь район, вытесняя других торговцев, и, не опасаясь конкуренции, повысили цены на вино настолько, что в некоторых местностях, вместо 4 р.40 к. за ведро, оно стало продаваться по 6 и даже по 8 рублей. Вследствие этого в пределах названных губерний все более и более усиливалось потребление суррогатов вина, так называемого народного одеколона и просто одеколона, «кумышки» и т. п., в ущерб расходу вина и казенному от питей доходу».

Но первенство в употреблении «просто одеколона» вместо спиртных напитков принадлежало… иностранным дамам. Одеколонщицы встречались, например, в Великобритании. С 1860-х годов там развернулось движение по помощи женщинам-алкоголичкам из всех сословий. Для них открывались лечебницы и убежища. «Дамы отравляются, преимущественно, коньяком, до 2 бутылок в сутки; одеколоном, древесным спиртом; остальные пьют большею частью можжевеловую водку, джин, наиболее дешевую по цене»,— рассказывала заведующая одним из таких приютов русскому врачу А. М. Коровину, изучавшему заграничный опыт борьбы с алкоголизмом. При добровольном поступлении в заведение женщины давали обещание: «Не буду употреблять или держать при себе рома для волос, одеколона, кухонного (метилового) спирта и всякого другого с положительным или вероятным опьяняющим действием».

«Должен отстаиваться долгое время»

Массовое фабричное производство качественного одеколона в России началось в 1880-е годы, когда его стали выпускать солидные фирмы: А. Ралле, А. Сиу, Г. Брокар, «Санкт-Петербургская химическая лаборатория». Все они делали одеколоны с различными цветочными ароматами, но лучшими были брокаровские. Каждые пять лет товарищество «Брокар и Ко» в несколько раз увеличивало выпуск одеколона, и в 1913 году фабрика отправила в продажу 2 млн 500 тыс. флаконов. И все же рынок не был насыщен, а в 1914 году, после начала Первой мировой войны, образовался настоящий дефицит одеколона. Причем отнюдь не потому, что на фронте, в окопах он стал самым удобным гигиеническим средством.

В анонимной брошюре 1916 года молодым людям, жаждущим «заработать себе на содержание», автор советовал основать парфюмерное дело:

«Всегда есть большой спрос на парфюмерию и т. п. На самом деле с 1914 г. спрос превышал предложение, и за предметы хорошего качества и чистого состава можно всегда получить хорошую цену… Этот предмет составляет всегда очень доходную статью в таком деле, как мы теперь рассматриваем, особенно в России. Приготовление сравнительно легко; спрос всегда большой в любом городе, и доходы всегда очень хороши за действительно хорошие духи. Какие духи выбрать — зависит всецело от фабриканта и его вкуса, так как разнообразие духов почти безгранично. Нужно всегда помнить, что в России имеются в продаже многие очень хорошие духи по сходной цене, так что не годится выпустить плохой предмет по дорогой цене. Одеколон в большом спросе, но будучи легким по выработке, он представляет неудобство в том отношении, что он должен отстаиваться долгое время, до 12 месяцев после приготовления».

Но после введения в Российской Империи сухого закона в июле 1914 года на многих парфюмерных фабриках одеколон вряд ли отстаивался и уж точно не застаивался.

Побывавший в годы войны на нескольких предприятиях публицист А. И. Фаресов, много писавший о борьбе с пьянством, узнал от директора Брянского рельсопрокатного, железоделательного и механического завода Б. И. Буховцева о новых напитках, употреблявшихся рабочими.

«Теперь пьют лимонный, апельсинный и рябиновый одеколон,— сообщил Буховцев.— Очевидно, одеколон приготовляется для питья. Со стороны дирекции завода на это было обращено внимание».

А известный журналист Влас Дорошевич в 1917 году в открытом письме министру финансов Временного правительства писал:

«Парфюмерные фабрики тысячами ведер покупают спирт в казне и делают из него одеколон "для питья". Этот одеколон можно доставать везде: в аптеках, аптекарских, парфюмерных магазинах, овощных лавочках. Состав одеколона известен. Настоящего одеколона пить нельзя. От него делается воспаление мозга. Гг. народные отравители фабрикуют просто водку, прибавляя в нее для запаха "безвредные капли".

Необходим действительный, настоящий контроль, чтоб "парфюмерные" фабрики не превращались больше в водочные заводы. Чтоб делался настоящий одеколон, непригодный для питья. Прекратите даже выделку его совсем, если бы надзор оказался невозможным».

Но укоренившийся порядок (нет водки или она слишком дорога — переходим на «народный одеколон» или другие спиртосодержащие жидкости) никакими даже самыми строгими мерами выкорчевать не удалось.

Светлана Кузнецова