«Я не готов заниматься восстанием»

С субботы в онлайн-кинотеатре «Первого канала» идет сериал «Салам Масква» режиссера Павла Бардина. Два напарника из особого отдела МВД — дагестанец и русский — правдоподобно ссорятся, грызутся, подтверждают и опровергают национальные стереотипы и расследуют преступления, совершенные этническими группировками. При подготовке к съемкам режиссер почти полтора месяца провел в Дагестане, изучая его подноготную, отчего сериал получился местами радикально правдоподобным, как это часто бывает у ПАВЛА БАРДИНА. В интервью “Ъ” он рассказал об особенностях дагестанского кастинга, почему ночами в горные села лучше не ездить и когда в России начнут массово снимать сериалы о том, что пишут в газетах.

— Давайте сразу о главном. Почему Дагестан, как вообще возникла идея сделать сериал, где так подробно показан этот регион?

— Мне Кавказ был всегда интересен, но в случае с Дагестаном это все скорее случайность. Я бывал в Закавказье, в Азии, а вот на Северном Кавказе разве что до Кисловодска доезжал. То есть совсем несерьезно. Хотя нет, меня там задержали однажды и посадили в КПЗ, решив, что у меня борода неспроста. Дагестан возник так. Ко мне пришел Денис Евстигнеев (продюсер, режиссер.— “Ъ”) и предложил сценарий пилотной серии про двух оперативников: дагестанца и русского. Такое «Смертельное оружие», полицейский детектив 1970-х годов, когда отменили расовые предрассудки и стали делать напарников главного героя чернокожими. Но это было довольно архаично, поэтому я решил переделывать. Я предложил сделать героя наполовину аварцем, наполовину даргинцем. Под лупой оказалось, что нет такой национальности «дагестанец», хотя лично я это знал и раньше. И еще я боролся за то, чтобы снимать именно в Дагестане, а не где-то в Алупке. Делать там кастинг, ехать в экспедицию.

— Сложно было с кастингом в республике?

— Чем более снобский регион, тем с кастингом в нем сложнее. В Дагестане кастинг отличный. В селе Кубачи вообще половина населения согласилась сниматься в массовке, в групповых сценах. Это настолько достоверная фактура оказалась, ее никуда не перевезешь.

— Мне нередко приходится писать о Северном Кавказе, поэтому когда я сел смотреть «Салам Масква», то очень удивился, как детально и убедительно вы многое в сериале воспроизвели. Сколько вы пробыли в республике?

— Здорово, что получилось съездить туда еще на этапе написания сценария. Я ездил по неофициальным каналам, через знакомых. Чтобы не было ни командировочных, чтобы меня не встречали и не возили парадными маршрутами. Так что я и в селе пожил, и с ребятами на одном матрасе в панельке в Редукторном спал, и в горы ночами ездил. Масса впечатлений буквально за несколько дней. Это был крутой опыт, который помог предварительно выбрать натуру, с кого-то срисовать типажи, разобраться в отличиях этносов, взаимных претензиях, подколках, посмотреть видео, которые ходят в WhatsApp, а не тут, в московском Facebook. Я понял, что все глубже и тоньше, чем кажется отсюда. Вот только что ты был в патриархальном селе, где по вековой технологии делают какие-то сумасшедшие ножи и подсвечники, а через полчаса человек, который тебя возил на машине без документов, у которого проверяли на блокпостах только багажник на предмет автомата, так как пистолет под половичком не в счет, везет тебя в литературное кафе. Там читают современные стихи, пьют латте и закусывают суши. Дагестан настолько контрастный и разнообразный, что мне удивительно, почему там не снимают кино постоянно. Море, горы, огромное количество актеров для места, где не снимается ничего.

— Вообще ничего?

— Там есть пять национальных театров, в каждом из них молодые актеры. Еще есть КВН, команда «Махачкалинские бродяги». Она отличная, но, кроме КВН и театров, в республик не происходит ничего. Общение с местными молодыми ребятами мне многое дало. Махачкала — жесткий город, да и в горы лучше без сопровождения ночью не ездить. Но если тебя приняли, то все. К примеру, я в первую поездку пошел ночью на пляж в одиночестве. Ни огонька, прибрежная волна намывает пустые боянчики, в сторонке ребята сидят и выпивают коньяк. Сбежали со свадьбы, все молодые. Здесь бы и напрячься, сценарий же ясен: отожмут мобилу — вот эти все стереотипы. Однако же они меня повели по камням дальше за собой, но я не видел никакой агрессии, мне было очень интересно. Залезли мы в темноте на скалы, смотрели закат, они рассказывали о планах на будущее, волновались по поводу грядущей женитьбы. Настолько интимный был разговор, это было неожиданно и круто. Конечно, если бы мне в конце этой беседы дали бутылкой по голове, то пафос разговора бы немного снизился.

— Когда я смотрел первые серии, я не мог отделаться от непрямой ассоциации с российской адаптацией сериала «Родина» Павла Лунгина. Там тоже попытки говорить про «бородачей», но очень много довольно робких умолчаний, ничего не зовется своими именами. У вас уже во второй серии из уст главного героя можно услышать фразу о том, что не все «лесные» — плохие люди, что у них своя правда.

— Думаю, это один из спорных моментов. Была вторая экспедиция, более длительная, уже с выбором натуры, полноценным кастингом — все это заняло месяца полтора. Мы отсняли первый эпизод, еще 20 минут 13-й серии сняли в Дербенте, сделав неочевидный отсыл к «Белому солнцу пустыни» — последнему кино, которое там вообще снималось. У нас, кстати, тоже есть баркас. Так вот у нас была серия, целиком посвященная Дагестану — она очень важна. И нам пришлось, скажем так, сместить ее фокус повествования с одного села на другое, более светское. Мы не сильно потеряли, но появилась доля условности, чуть другая фактура. Можно было сделать серию острее, но надо ли было? Не знаю. Та острота, что есть сейчас, мне кажется сбалансированной. Я вижу по отзывам обретенных дагестанских товарищей, что им нравится, они поняли, где добро, где зло, совпав в этом понимании со мной.

— Ясно, что мы в самом начале пути, но уже не первый год с русскими сериалами происходит что-то хорошее. Сам факт, что «Первый канал» финансирует такие проекты, как ваш, уже что-то значит, хотя сериал о Дагестане, а это сложный регион, это проблемный регион.

— Может, скажу крамолу, но Дагестан не проблема, а надежда. Это место, где есть возможность для сосуществования более 30 разных этнических групп, языковых групп, разных мнений: светских, религиозных. Тут носят усы без бороды, тут — бороду без усов, тут черные платки, тут — белые. И все знакомы через рукопожатие. И там не такой уровень насилия, как видится отсюда. Там есть взаимоуважение на уровне Дикого Запада, где полковник Кольт всех сделал равными. Там ты отвечаешь за свои слова, это не Москва, где кто-то что-то написал в соцсетях, все набили друг другу морду в Facebook, потом пошли пить апероль. Там за слова надо отвечать серьезнее. Я не говорю, что это хорошо, но в итоге вместо гиперхамства появляется вежливость. Я увидел в Дагестане совершенно другую прессу, думающих людей, этого много там.

— Дагестан же еще и один из регионов Северного Кавказа, где очень силен уровень самоорганизации.

— Люди, выросшие там, чувствуют привязанность к горам, ценят свою свободу. Думаю, они поэтому не готовы гнуть шею перед каким-то царьком. Они ценят коллектив, семью, но не меньше — личное пространство и честь, через которую переступать нельзя.

— Ну да, даже у дагестанского напарника главного героя это чувство очень развито. У него даже с главным злодеем-земляком отношения особенные, не как у полицейского с преступником.

— Мне даже с некоторыми актерами-кавказцами было сложно, так как у них есть какие-то такие свои барьеры, которые они не готовы переступать. Кто-то из них очень соблюдающий мусульманин, поэтому никакого спиртного, все это харам. Хотя профессия актера уже харам, и если уж ты туда пошел, то будь добр. Но нет, насколько можно, приходилось создавать им комфортные условия: «Ты в кадре будешь пить настоящее спиртное, а ты — ненастоящее». С Али Алиевым его герой Рустам очень соединился. Али сам очень правильный, а Рустам как раз следует правилам, немного при этом наивно.

— Давайте о главном герое капитане Реброве, которого сыграл Александр Голубков. В его биографии есть несколько командировок на Северный Кавказ. Почти сразу мы узнаем, что его карьера в МВД закончилась, когда он якобы поймал боевика, которого зверски пытал, а потом все просочилось в СМИ. Вот это выглядит некоторой условностью и натяжкой. Я знаю не один такой же эпизод, в котором такие вот полицейские после публикаций в прессе не просто не уходили с поста, а еще и шли на повышение.

— Это не условность, это другая правда. Есть герой, который тяжело пережил ту ситуацию, она ему некомфортна. Он остается хамом, ксенофобом, использует неправовые методы в своей работе. Но, думаю, он не хочет повторения той истории. Возможно, пострадали невинные люди. Это история не про отношения системы и человека, это про личный выбор. Та ситуация, о которой вы говорите, его личный выбор. Он сделал плохо и теперь страдает. Насколько он это осознает? Это к нему вопрос. Эта история впрямую не разрешается, но идет через весь сериал. В финале она неочевидно, но получает выход.

— А вы кого-то из героев полюбили за это время? К кому в итоге больше авторских симпатий?

— Авторскую симпатию я пристрастно питаю к героине моей жены — Люське (актриса Марина Орел.— “Ъ”). А так они все равноценные. Александр Голубков — мой товарищ. Мне было проще с ним работать на сопротивление, это был наш с ним эксперимент: он не был в этой роли собой совсем. Али Алиев (Рустам.— “Ъ”) для меня человек новый. Я узнал о нем на кастинге, он носитель той же культуры, что и я: гитисовец, одни и те же книги мы читали, одинаково понимаем принципы драматургии. Но при этом он стопроцентный чеченец: адаты, тейпы, Грозный, хочет жениться только на чеченке, правда живет по шариату. Не вечерами из чайничка, чтобы Аллах не видел, пьет вискарик, а прямо все соблюдает. Но он настоящий, что мне и помогло. Его «правильность» работала на историю сериала, где Рустам становится из мальчика мужчиной, растет. Я попытался его раскрыть: где-то мы шли от него, где-то додумывали. Он понимал, какие из его личностных качеств мы использовали для его героя, не боялся казаться нелепым и смешным. Он не как многие актеры, которые видят кино как большой проморолик и считают, что чем больше крупных планов, тем лучше.

— Не очень, наверное, корректная формулировка, но коммерческий успех подобных сериалов возможен? Будут у нас дальше смотреть то, о чем пишут в газетах? «Салам Масква» же именно такой сериал — о том, что мы видим в СМИ постоянно.

— Если быть занудой, то надо бы придумать программку, которая бы собрала ссылки на запросы в торрентах, сосчитала количество просмотров и собрала в табличку. Тогда будет понятно что-то про популярность. Пока у нас народ не приучился смотреть сериал раз в неделю, но, слава богу, «Игра престолов» чуть разогрела рынок. Насчет коммерческого именно успеха — не знаю. У нас по-прежнему есть доминирование эфирного телевидения с дотационным финансированием.

— Я почему говорю про условные сериалы по мотивам газетных статей. Все то, о чем говорит «Салам Масква», я сам не раз описывал, я читаю это по утрам на «Кавказском узле», слышу на круглых столах. Оказывается, все эти истории могут стать хорошим кино. Хотя есть миф, что такие фильмы не для широких масс.

— Это советская точка зрения, что о социальном говорить опасно. В советское время картинка не соответствовала тому, что происходило на самом деле. Одно за другим не поспевало, создавая дыру между реальностью и «потемкинской кинодеревней». Были исключения вроде «Холодного лета 53-го», Германа, которое как раз социальное кино. Но все равно это был побег в прошлое. Говорить, что из сора цветы растут только в поэзии, а в кино их растят в теплицах из семян, бережно отобранных учениками Тарковского, нельзя. Мне кажется, тренд есть. Та же «Игра престолов» — это кино сегодняшнего дня: нам рассказывают истории о наших сегодняшних конфликтах. Увы, у нас сейчас ситуация такая, что кино об актуальном — опасная история. Курить можно, но только если курят тогда, когда было модно, в 1800 каком-то году. Ругаться можно, но если только у Куприна так записано, а вам ругаться нельзя. Вы, впрочем, рискните, а мы, может, запретим. Законы написаны так, что можно проскочить, а можно не проскочить. А зачем продюсеру на неконкурентном рынке с государственным финансированием вообще рисковать, если есть гарантированные способы получения маржи? Если появится маленькая платная платформа, кто-то захочет в нее инвестировать на перспективу, то шансы появятся. Вменяемые люди будут работать на портфель, зная, что рынок станет глобальным.

— И получим мы отечественную «Прослушку».

— Я не фанат, кстати, этого сериала, мне больше нравится «Больница Никербокер», я всегда мечтал снять что-то подобное. Чтобы по Булгакову, но чтобы по-настоящему, про тогда, но современно, стильно. А я не понимаю, как у нас сейчас снимать драму с наркотиками, простите за это слово. Или сериал «Top of the lake» с полицейским-педофилом? Меня кто-то недавно спрашивал, хочу ли я снять что-то типа «Ворошиловского стрелка». А я говорю: «Серьезно? Значит, идет человек убивать мажоров, милиция бездействует, он всех убивает, конец, подпись “Павел Бардин”. Так?» Людям самим стало смешно. И при этом все продюсеры сидят на западных сериалах, и им тоже хочется русский HBO. Но приходишь на площадку: курить нельзя, е*аться нельзя. Ничего нельзя. Можно только, чтобы было не светло, а немножко темненько.

— Но заметьте, что реальность сейчас робко, но пытается просачиваться в сериалы. Те же «Реальные пацаны», сезон, посвященный выборам. Там есть сцена, где главные герои обсуждают способы заработка. Один шепчет на ухо другому что-то, тот отшатывается: «Ни на какую войну я не поеду, нас там убьют и денег не заплатят». Понимаешь, про какой регион идет речь сразу, но вроде все прилично.

— Робко — потому что деньги любят тишину. Но «Реальные пацаны» — это прорыв. Правда, я не очень люблю эзопов язык, но хорошо, когда можно комбинировать. Пока не будет свободомыслия хотя бы по платной подписке, ничего не будет. Верный был бы ход возобновить линейку, где бы ночью показывали «Школу» Германики и все в таком духе. Были же рейтинги, люди бесились, было обсуждение. Это была эволюция.

— Зато приходит «Первый канал» и дает денег на сериал про дагестанского оперативника и напарника-шовиниста. Тоже такая шизофрения получается: вот тут мы про распятых мальчиков рассказываем, а тут дадим на социальное кино.

— А это уже перестало быть парадоксом. Можно мириться, можно нет. Можно уехать, но я не хочу и не собираюсь. Думаю, наш сериал, показанный в таком контексте, вреда не принесет: мы не рекламируем войну и насилие. Это все такой парадокс Варшавского гетто. У него же был управляющий, он был в контакте с обеими сторонами. Не он устраивал восстание, но он обеспечивал определенный уровень жизни тем, кто его в итоге устраивал. Можно заниматься уровнем жизни, можно — восстанием. Я свой выбор сделал: я не готов заниматься восстанием.

— «Салам Масква» — это еще исключение из правил?

— Если бы его показали в эфире, то нет, а пока — да. Надеюсь, это станет правилом. Чем хорошая Россия, так это непредсказуемостью.

Григорий Туманов