В Манеже открыта выставка «Эрнст Неизвестный. Возвращение в Манеж. Из коллекции Феликса Комарова», подтверждающая народную мудрость, что возвращаться — плохая примета
Фото: Петр Кримерман / фотоархив журнала "Огонек"
Фото: Юрий Юрьев / ТАСС
Фото: Интерпресс / ТАСС
"Возвращение в Манеж" — это, похоже, не столько про скульптора Эрнста Неизвестного, сколько про коллекционера Феликса Комарова. Год назад он сделал в Манеже выставку "больших икон" из своего собрания и намеревается и впредь продолжать сотрудничество с достославным выставочным залом. Сейчас экспозиции Неизвестного отведена половина основного пространства Манежа — остальное занято работами других отечественных художников второй половины XX и начала XXI века из коллекции Комарова, носящей скромное, непретенциозное название "Всемирная русская галерея". Во "всемирку" входят преимущественно большие картины в больших количествах (господин Комаров, очевидно, любит все большое, видящееся на расстоянии), скажем, погонные метры холстин Олега Целкова и Олега Ланга. Они снабжены комментариями небольшой глубины, в которых — для большей убедительности — используются прописные (большие) буквы ("художник Большого Стиля" и т.п.). Но при всей любви коллекционера к большому, надо признать, что Неизвестный для него — слишком большой художник. Беда в том, что он по призванию — скульптор-монументалист с демиургическими амбициями, а чтобы частным образом коллекционировать скульптора-монументалиста с демиургическими амбициями вроде Микеланджело, лучше всего быть кем-то из Медичи или на худой конец папой римским. Тут в отношении скульптора Неизвестного проблем нет: он, кажется, с самой юности видел себя на равных с Микеланджело. Проблемы скорее связаны с меценатом Комаровым: он немного недотягивает до Медичи.
Скандал на выставке МОСХа в Манеже. Никита Хрущев и Эрнст Неизвестный (крайний справа), 1962 год
Речь, конечно, не о том, чтобы собирать монументы вроде ашхабадского рельефа на здании ЦК Компартии Туркменской ССР или магаданской "Маски скорби" — эта часть творчества представлена на выставке гигантскими фотографиями и гигантскими дизайнерскими курьезами, какие, видимо, должны были, но не сумели скрыть тот факт, что собственно скульптуры Неизвестного в коллекции немного. Есть миниатюрные реплики крупных работ, этакие изящные статуэтки, но Неизвестный все же не Дюшан, чтобы упаковать дайджест своего oeuvre в чемоданчик. Есть офорты, дающие представление об эпико-драматическом складе искусства Неизвестного, о бесконечной титаномахии — его главной теме, спроецированной на собственную биографию и на историю России в XX веке. И, к сожалению, есть множество картин, не столько живописи, сколько скульпторских рисунков на холсте, раскрашенных крикливым акрилом. Впрочем, если искусствоведу сложно найти в этих холстах живописные достоинства, сколько ни упражняйся в искусстве метафоры, уподобляя их Залу гигантов Палаццо дель Те в переводе на язык позднего Пикассо, то журналисту здесь — одно раздолье. Ведь к кричащим головам, развороченным утробам и вывалившимся внутренностям так и просится рассказ о фронтовом кошмаре, из которого лейтенант Неизвестный, чудом выжив после последнего — тяжелейшего — ранения, вернулся, как Орфей из Аида, награжденный посмертно орденом Красной Звезды. Однако той скульптуры станковых размеров, которая у Неизвестного при всей ее законченности нередко зовется "эскизом", потому что всегда готова вырасти до масштабов Микеланджелова "Давида", в собрании мало. "Орфей", "Кентавр Адам", "Голова великого кентавра", "Тотем", "Маска. Гротеск" — вот, собственно, и все. Пять бронз "эталонного" Неизвестного, совершенно советских по своему прогрессивному гуманистическому содержанию, но не вполне советских по экспрессионистской форме, роднящей автора-демиурга с послевоенной европейской скульптурой, полной экзистенциальной растерянности на руинах модернизма.
Можно не сомневаться, что если бы руководящая роль в СССР принадлежала не КПСС, а, предположим, Итальянской компартии, вся страна — от Камчатки до Калининграда — была бы уставлена такими железобетонными творениями. Во всяком случае, генсек ИКП Луиджи Лонго, преемник Пальмиро Тольятти, умолял ЦК КПСС организовать в Италии большую выставку Неизвестного — вероятно, как ответ всем этим мелкобуржуазным arte povera. Принято считать, что после хрущевского погрома в Манеже советское искусство разделилось на официальное и неофициальное, и мифологическая инерция записала Эрнста Неизвестного — главного оппонента Хрущева на манежной выставке в 1962-м и вынужденного эмигранта в 1976-м — в неофициальные художники. Между тем именно на период с 1962 по 1976 годы приходятся все его официальные советские заказы — унять этот титанический гений было трудно, его пытались утаить: отправить на восточные рубежи империи, в Ашхабад или "Артек", маскируя под социалистический ориентализм, или похоронить колоссальные рельефы в закрытых физических институтах, занимающихся таким же непонятным научным "абстракцизмом". Официальное возвращение Неизвестного в Россию — со всеми церемониями, орденами и почетными комиссиями — состоялось в ельцинские 1990-е, когда либеральные партийцы упразднили КПСС, так что страна с опозданием на добрую четверть века получила новую порцию монументов, которые могли бы стать символом хрущевской оттепели.
Эрнст Неизвестный в мастерской во время работы над монументом "Маска скорби", посвященном памяти жертв политических репрессий, 1992 год
Что же до возвращения Неизвестного в Манеж, его можно было бы считать состоявшимся только в форме серьезной, даже тяжеловесной — под стать герою — межмузейной выставки. Где разбирались бы все этапы его эволюции — от образцового соцреализма "Первой встречи (Сталин знакомит Ленина со Свердловым)" до маньеристического буйства поздних лет. Где объяснялось бы, в каких отношениях состоит искусство Неизвестного с андерграундом и официозом, почему именно ему крепче всех досталось на злополучной манежной выставке от "мелкого художественного критика эпохи Мао Цзэдуна", как припечатал впавшего в грех искусствоведения генсека известный советский анекдот, и что означает надгробный памятник Хрущеву работы обруганного им скульптора. Эрнст Неизвестный — одна из крупнейших фигур в истории послевоенного советского искусства, он безусловно требует такой выставки. Но она не может быть сделана на основе комаровской "Всемирной русской галереи" и, судя по всему, не может быть сделана прямо сейчас. Уж если что и вернулось сегодня в Манеж, так это атмосфера 1962 года: с одной стороны, официозные выставки с эффектным дизайном вместо историко-критического подхода, с другой стороны — погромы, причем, в отличие от 1962-го, в буквальном смысле. В жизни Эрнста Неизвестного было столько того и другого, что на старости лет он мог бы обойтись и без этих удовольствий.
"Эрнст Неизвестный. Возвращение в Манеж. Коллекция Феликса Комарова". Манеж, до 9 февраля