Премьера кино
На российские экраны вышла "Моя мама" — интеллектуальная мелодрама Нанни Моретти. О том, как знаменитый итальянский режиссер меняется с возрастом, размышляет АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Моретти начинал в той области, которую у нас называют параллельным кино, еще в 1970-е годы, слыл бунтарем и провокатором. В последующие два десятилетия он вышел в лидеры профессиональных рейтингов, стал любимцем французской кинокритики и Каннского фестиваля, а в 2001-м уже отхватил Золотую пальмовую ветвь за фильм "Комната сына". Спустя 14 лет появилась "Моя мама": в том прежнем фильме погибал сын, в новом — умирает мать, но и то и другое кино о тех, кто остается жить и смиряется с утратой,— о родителях и детях.
В данном случае утрата не столь пронзительна, ведь речь идет о неизбежной смерти. Умирает старая больная женщина, учительница латыни. Профессия подчеркивает ее связь с древностью, с умирающей традицией и культурой. Чтобы скрасить мамин уход, все возможное делают любящие дети, сами далеко не юные: одного играет Моретти, другую — Маргерита Буй. Ее героиня Маргерита — кинорежиссер, чей стресс усугубляется съемками фильма на острую социальную тему: тут Моретти пародирует сам себя, перевоплощаясь в женский образ.
Классический персонаж раннего Моретти — это красивый, одинокий мужчина-нарцисс, мужчина-эгоцентрик, мужчина-неврастеник; его мелодичный голос то и дело сбивается на фальцет, а лицо, особенно в диалогах с женщинами, искажается дурашливыми гримасами. Однако, став старше и пережив "тихий апокалипсис", Моретти достиг компромисса с жизнью. И не только с личной, но и с общественной — он по-прежнему левак, но без эпатажа и радикализма. Кто-то даже назвал его новый фильм консервативным. За такое в молодости Моретти, недолго думая, пустился бы в драку. Сейчас он де-факто признает расхожую, приписываемую Черчиллю банальность: кто в юности не был революционером, у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором, у того нет мозгов.
Дело даже не в консерватизме стиля и жанра. Достаточно проследить, как теперь относится Моретти к миру кино. Раньше старшая кинематографическая братия, а также все, что хоть как-то соприкасалось с истеблишментом и мейнстримом, вызывали у него, мягко говоря, аллергию. В давнем фильме "Я самодостаточен" герой Моретти, услышав, что режиссера Лину Вертмюллер позвали преподавать в Беркли, уточняет: "Это та самая, что поставила..." Следует несколько названий фильмов — и вдруг изо рта молодого человека начинает исторгаться обильная синяя пена.
Совсем другая интонация в "Моей маме" — снисходительная и добродушная. На съемки к Маргерите приезжает американский актер (Джон Туртурро), капризный и своенравный, он хохмит, не может выучить роль и врет, что снимался у Кубрика. Тут бы Моретти дать волю своему сарказму, но он подпускает столько лирики и сантиментов, что в этих потоках тонут остатки интеллектуальной иронии, которая всегда была козырем режиссера. Такой сдачи позиций он не позволял себе в прежние годы, даже в самой мейнстримовской своей картине "Комната сына". "Моя мама" — ее откровенная реплика и очевидно уступает оригиналу.
Все прежнее кинотворчество Моретти было построено на том, чтобы окончательно разрушить границу между автором и своим персонажем. Если его герой болел смертельной болезнью, считалось, что ее перенес (чудом выжив) сам Моретти. После "Комнаты сына" распространились ложные слухи, что режиссер действительно живет с актрисой Лаурой Моранте и у них погиб сын. В "Моей маме" Моретти, казалось бы, не чужд автобиографизма: он использует некоторые подлинные детали, относящиеся к его собственной матери. Но эффект возникает другой: как будто мы смотрим чужую жизнь. Даже тот факт, что отъявленный лирик и нарцисс ограничился второплановой ролью брата, а на первый выдвинул женщину, сделав ее альтер эго автора, говорит о многом. Прежде всего о том, что кончилась эпоха самовыражения и "новой искренности", одним из последних героев которой был Моретти. И он, утратив эту уникальную функцию, превратился в рассказчика обычных кинематографических историй — а таких рассказчиков много.