За то, что Джон Кромвель сделал с романом Сомерсета Моэма, он, пожалуй, заслужил титул не просто очень большого, но великого голливудского мастера. Казалось бы, первоисточник обеднен крайне: исчезла вся предыстория хромоногого художника и врача Филипа (Лесли Говард), а значит, исчезла и философская подоплека его любовной драмы: разочарование в вере в годы учебы в Гейдельберге, а затем — и в разуме разочарование тоже. Фильм начинается сразу с разочарования Филипа в своем художественном призвании, пережитое им в богемном Париже "потерянного поколения". Осталась лишь внешняя канва. Мучительная любовь к противной (Бетт Дэвис никогда не была так восхитительно противна), грязной, несчастной, циничной официантке Милдред, их разрывы, ее возвращения и снова разрывы, ее, наконец, падение и гибель, приносящие Филипу видимое успокоение и смирение с волей не рока, но "страстей человеческих". Но Кромвель чудесным образом переложил на мелодию странной и неприятной любовной истории именно что философию Моэма, сумев не превратить удивительно живых персонажей в ходячие тезисы.
Of Human Bondage, 1934