На симпозиуме "Пути России" декан экономического факультета МГУ Александр Аузан представил свой вариант умиротворения украинского конфликта — с помощью экономики. "Огонек" узнал детали
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
— Вы заметили, что война на востоке Украины имеет помимо политических причин еще и экономические, суть которых важно понять, чтобы предотвращать такие конфликты в дальнейшем. О чем речь?
— Я не специалист по международным отношениям, я институциональный экономист, поэтому сужу именно с этих позиций. Уже пару лет назад мне стало ясно, что эпоха глобализации в экономике заканчивается, верх берут деглобализационные процессы, идет образование региональных блоков. Все довольно просто: если мировые правила игры слишком слабенькие для того, чтобы держать глобализированную экономику, начинается откат на старые позиции — к локальным объединениям, которые еще могут регулироваться местными правилами. Десять лет назад ЕС не стал бы вводить такое жесткое финансовое законодательство, какое вводит сейчас, еще в 2008 году Евразийский экономический блок был просто красивой фразой, а теперь у этого союза есть реальные контуры — на наших глазах происходит переформатирование всей мировой экономики, создание отдельных центров. Украина оказалась и географически, и исторически на границе двух формирующихся блоков, соответственно стала первой жертвой начавшейся волны деглобализации.
— Пока кажется, что это больше о геополитике, чем об экономике...
— Дело в том, что деглобализация — это не следствие чьей-то злой или, наоборот, доброй воли. Она объясняется как раз экономически. Если мы обратим внимание на кризис 2008-2009 годов — а вести отсчет именно с этой точки правильно во многих отношениях и для многих стран,— то увидим, что он обнажил тяжелую диспропорцию между степенью связанности стран (хотя бы через единый электронный биржевой оборот, который стал круглосуточным), и степенью их дискоординации. Я всегда говорю: организм, в котором легкие воюют с печенью, будет чувствовать себя не очень хорошо, а у нас финансовые центры воюют с промышленными — можно ли так долго жить? Итогом встречи G20 в 2009 году как раз и стало признание этой проблемы, тогда же был намечен путь выхода из кризиса — усилить международную регуляцию. Это логично. А теперь зададимся вопросом: далеко ли мы прошли по этому пути за последние пять-шесть лет? По-моему, не сделали ни шага. Такого рода координация требует довольно широкого консенсуса, которого сегодня, очевидно, нет и не предвидится. То есть добиться того, чтобы мировые регуляторы соответствовали мировой экономике, не получилось, остается сделать обратное: экономику опустить на уровень, доступный современным регуляторам, а значит, поделить ее на "региональные блоки".
— И эти блоки будут бороться за сферы влияния, ресурсы, Украину — так?
— Они будут бороться за рынки. Я расскажу о двух эпизодах своего общения с украинскими коллегами, которые, возможно, прояснят мою мысль о логике деглобализации. В 2007 году в Ялте проходила крупная конференция с участием российских, европейских и украинских экономистов. На ней Гжегож Колодко, дважды министр финансов Польши, архитектор польских экономических реформ, обращаясь к украинским коллегам, сказал: "Украинцы, не рассчитывайте на европейскую помощь, ваша страна слишком большая для того, чтобы Европа могла нести ее на своих плечах. Нам хотя бы справиться с Болгарией и Румынией, а вы уж постарайтесь договориться с русскими". Это была отправная точка всей дискуссии, некая общая мысль. Потом, в декабре 2013 года, в период мирного Майдана, я снова оказался на Украине, теперь уже в Киеве, общался со своими коллегами и обнаружил, что "общие мысли" поменялись. Мне предложили выступить перед Майданом, я отказался, потому что считаю, в такие переломные моменты истории для нации должен наступать час тишины, вмешательство иностранцев недопустимо. Однако моя позиция встретила мало понимания, мне ответили: "А что такого, вот поляки и литовцы с удовольствием выступают..." И действительно, они выступали, причем не с тех позиций, на которых стояли в 2007 году. Раньше ЕС рассматривал Украину как объект помощи в институциональных реформах, руководствуясь глобальной концепцией экспорта демократии, и рассуждал так: чем больше страна — тем больше нужно помощи, поэтому стремительное объединение опасно. А теперь, когда у Европы гораздо меньше денег, чем было в 2007 году, она вдруг стала заинтересована в сближении с Украиной. Почему? Поменялась оптика: теперь на Украину смотрят не как на объект реформ, а как на рынок. В этом случае действует обратная логика: большая страна — это хорошая страна, потому что рынок большой.
— Картина, которую вы рисуете, представляется мрачной, хотя бы потому, что похожая конкуренция региональных блоков в начале ХХ века уже приводила к мировой войне. Параллели уместны?
— Я все-таки далек от таланта Босха, чтобы вас как следует напугать, но опасность тотальной войны всегда остается. Об этом не я сказал, а президент Франции Франсуа Олланд, как раз накануне минских переговоров. А еще раньше о похожем предупреждал Томас Гоббс, автор знаменитого "Левиафана": война — это как раз естественное состояние людей и, чтобы ее развязать, не нужно никаких усилий, усилия требуются для поддержания мира. Экономистам, может, даже в большей степени, чем всем прочим, свойственны иллюзии. В начале ХХ века что Кестлер, что Каутский, что другие прославленные авторы искренне считали, что война просто невозможна: такая связанность мира, такое общее видение... А потом грянуло. Еще накануне 1914-го никто толком и воевать-то не собирался, а когда за несколько месяцев перемололи 2 млн человек — опомнились в ужасе: что случилось-то? Проблема в том, что мы все хорошо изучали историю Второй мировой войны и очень плохо знаем историю Первой. А они разные; войны не всегда начинаются осознанно и по чьей-то воле, не всегда идут "ради жизни на земле", не всегда ведутся против очевидного противника. Бывают комбинации сложнее. Сегодня мы имеем дело как раз с такой сложной комбинацией. По всей видимости, процессы, которые в начале ХХ века назывались интернационализацией, а в начале XXI века глобализацией: свободное перемещение людей и капиталов, международное общение, открытость границ,— носят волнообразный характер. Мир не идет от малой открытости к еще большей открытости, иногда случается и обратное движение. И здесь главная опасность — просмотреть момент, когда глобальные силы меняют направление.
— С каким багажом Россия вступает в новый этап? Собираемся бороться за рынки?
— Мы не очень хорошо подготовлены. После кризиса 2008-2009 годов Россия не восстановила устойчивый экономический рост, потому что произошло исчерпание прежней экономической модели. Это признали авторы "Стратегии-2020". И дело не только в том, что сырьевые цены уже вряд ли серьезно поднимутся, но и в том, что мы полностью отжали внутренний спрос — сейчас наше население закредитовано. С 2015 года кредитный рынок начнет сокращаться, потому что выплаты по прежним займам превысят объем средств, который люди в состоянии заимствовать. Этот ресурс мы выработали, и дальше двигаться некуда, мотор инвестиций заглох — кстати, еще до введения всяких санкций. Способов спасения, по-хорошему, два: структурные либеральные реформы, направленные на привлечение частных иностранных инвестиций, или вброс государственных денег в стагнирующую экономику. И то, и другое поможет запустить мотор, но сопряжено с некоторыми условиями. Либеральные реформы, за которые, кстати, стоит почти все наше правительство и Центральный банк, дадут хоть какой-то эффект, если прекратится война на Украине, иначе риски для инвесторов слишком велики. Что касается второго сценария — вброса государственных денег (а где-то 7-9 трлн рублей в запасах у правительства еще осталось), то он, конечно, не так трудоемок и кропотлив. Мы на экономфаке МГУ в компании с Олегом Буклемишевым, Сергеем Дубининым, Андреем Клепачем и другими экспертами подсчитывали, какого эффекта можно добиться, пустив все госсредства на "стимуляцию сердца" нашей экономики. Получилось, что где-то 2-3 процента роста ВВП можно достичь. Это немного и нескоро, но к 2018 году (когда нас ждут очередные выборы) эффект даст о себе знать. Однако здесь тоже есть условие: придется по периметру перекрыть экономику валютными ограничениями, иначе все государственные инвестиции растворятся в мировом рынке с чмокающим звуком. Это мера непопулярная, подрывающая доверие оставшихся инвесторов. Поэтому выбор путей развития нашей экономики в первом приближении выглядит так: что проще на данный момент — прекратить войну или ввести валютные ограничения? Плюс, конечно, у нас всегда остается еще третий путь — ничего не делать, но с учетом тающих денег он уже не так привлекателен, как раньше.
— Можно ли в таком случае говорить, что Россия со странами-соседями создаст какой-то свой, дееспособный экономический блок? Хватит ли вообще сил?
— Так или иначе блок уже создается. Дело в том, что разделение Европы — это не просто географическая метка, а некая социокультурная реальность. И здесь я согласен с Михаилом Горбачевым, который в свое время сказал, что европейский дом нужно строить с двух сторон, иначе он точно обвалится. Не так давно я делал доклад перед украинским европейски ориентированным бизнесом, где рассказывал о роли неформальных институтов в развитии экономик разных стран. В частности, согласно многочисленным исследованиям у Украины есть серьезные отличия от костяка стран ЕС, которые роднят ее с Болгарией, Румынией, Грецией и, конечно, с Россией: во всех этих странах люди не любят платить налоги и считают приличным скрывать свои средства от государства. Причем они могут уже соглашаться с тем, что это их родное правительство, демократически избранное, и все же не вкладываться в "общее дело". Так сказываются на сегодняшнем дне длинные культурные волны, уходящие вглубь истории. Есть Европа латинского происхождения, есть Европа византийского происхождения, попытки стереть между ними отличия обречены на провал, а единая Европа вообще возможна только в случае их союза и кооперации. Ярослав Грицак, прекрасный историк из Украинского католического университета во Львове, который даже по-русски плохо говорит, соглашался со мной в том, что одной политической волей невозможно изменить культурный код страны, это просто наивно. Всякая трансформация должна учитывать роль неформальных институтов.
— Вы надеетесь на кооперацию "двух Европ", а ведь региональные войны уже начались, какая может быть кооперация?
— На симпозиуме "Пути России" я как раз говорил, что конфликт на Украине нас разобщил, а его преодоление может объединить. Я верю, что тотальной войны не хочет никто, в том числе США, теряющие в таком случае всю мировую экономику. Европа и Россия, кроме того, не хотят гуманитарной катастрофы у себя под боком, которая случится, если Украину бросят на произвол судьбы. Дело в том, что за громом боев и мирных переговоров как-то ушло в тень очевидное обстоятельство: Украина находится на грани дефолта и банкротства. Строго говоря, она уже банкрот, просто никто из кредиторов не предъявил достаточно жестких претензий стране, чтобы это было признано международными институтами. Тем, кто с вожделением ждет краха Украины, хочу заметить: если обрушится она, плохо будет всем, а нам особенно. Даже сейчас мы с трудом перевариваем потоки беженцев, вызванные войной на востоке страны, а когда рухнет вся украинская экономика, прекратятся дотации и субсидии из центра, кто будет принимать миллионы переселенцев? ЕС, в котором рецессия? Россия, в которой кризис? Кроме того, Украина — крупнейший транзитер, причем не только газа, а вообще всего, что нас связывает с Европой. Вполне очевидно, что эту страну надо спасать, однако ни у нас, ни у европейских коллег на это по отдельности не хватит средств. В 2013 году подсчитали, что Украине ежегодно нужно около 50 млрд долларов помощи (кстати, меньше, чем Греции), вот их и можно было бы собрать всем "европейским домом". Это не снимет напряжений, связанных с деглобализацией и борьбой региональных блоков за рынки сбыта, однако чуть отрезвит участников конфликта, вернет их спор в более цивилизованное русло. Отметив 100-летие с начала Первой мировой войны, странно было бы наступать на те же грабли и враждовать до последнего. Существуют и другие садовые инструменты, которые можно использовать с большей пользой для всех.