Выставка фотография
Вождь кубинской революции на обложке Life — секс-символ и супермодель
Фото: Fotobank/Chesnot/Getty Images
В парижском Центре Помпиду открылась ретроспектива Анри Картье-Брессона. Она всем хороша, но ее задача — показать знаменитого французского фотографа вне его хрестоматийных образов — невыполнима, считает парижский корреспондент "Ъ" АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ.
Чтобы попасть на выставку, надо отстоять при входе дополнительный час. Очереди продолжаются и внутри, люди проходят мимо развешанных по стенам отпечатков один за другим, иначе не протолкнуться, как к "Джоконде".
Анри Картье-Брессон умер десять лет назад в своем загородном доме в Провансе и перед смертью категорически запретил что бы то ни было сообщать посторонним, пока не пройдут похороны. Некрологи печатали вслед.
Как действующий фотограф Картье-Брессон исчез 30 годами раньше. В 1970-х он бросил снимать. Другого пенсионера забыли бы за год. А умный старик с тростью в руке и "Лейкой" в кармане оставался главным фотографом мира. Теперь он тщательно редактировал свою жизнь, все уменьшая и уменьшая число фотографий, которые считал правильными. Не жег негативы, не резал пленки, но вычеркивал тонким золотым пером снимок за снимком из своих старых каталогов. Перед смертью он провел последнюю инвентаризацию, оставив нам тысячу классических образов и наложив запрет на все остальное.
Устроители говорят о том, что впервые выставка собирается не им и не по его заветам. На сей раз тема одна — сам Анри Картье-Брессон, а уже внутри есть деления по годам и по темам, иногда точные и забавные, иногда притянутые за уши. Все-таки мастер прожил слишком долго и сделал слишком много, чтобы облегчить кураторам выбор работ.
История начинается с рисунка и живописи. Портрет его квартирной хозяйки в Кембридже 1928 года похож на работы американских реджионалистов, рисунки напоминают кубистов. Ничего из ряда вон выходящего. Небольшие работы, небольшое художество. Я думаю, он был ленив и это очень помогло в выборе способа выражения. Даже потом он отказывался портить руки проявителем-закрепителем — его фото печатали другие. Он лишь выбирал кадр, тот решающий момент, "когда голова, глаз и сердце сошлись на одной линии прицела".
В 1920-1930-х он снимал то, что не убежит: витрины и манекены, которые так любили его друзья-сюрреалисты и дадаисты. Но вскоре понял, что самое интересное — не манекены, а люди и что главное — мгновенная реакция. На его портретах он держит за спиной "Лейку" на взводе, как револьвер.
Все дальнейшее — отпечатки этих мгновений. Совершенно не парадные кадры, тем не менее точнейшим образом передающие сущность происходящего. Вроде момента на коронации Георга VI, где Картье-Брессон снимает слитную толпу на Трафальгарской площади, ожидающую новостей, и перед ней — отчаявшегося господина-индивидуалиста, спящего в черном костюме на куче белых газет.
В 1930-х он очень востребован, особенно левой, коммунистической печатью. Понимаешь, откуда вдруг появилось на его снимках такое количество колоритных персонажей: правительство социалистов Леона Блюма впервые дало рабочим оплачиваемый отпуск и выпустило в город морлоков, которых никто еще не видел при солнечном, доступном пленке, свете. Странно видеть в газетах тех лет развороты с брессоновскими репортажами. Сейчас один его отпечаток — уже сокровище, а здесь по прихоти фоторедактора сгруппировано несколько шедевров, вовсе таковыми не считавшихся.
Картье-Брессон мечтал о кино и пытался устроиться ассистентом к Пабсту и Бунюэлю, но его взял Жан Ренуар, явно почувствовавший близость его работ. Со временем он стал снимать документальные фильмы. На выставке крутят его фильм об испанской войне, на которую тогда журналисты слетались, как сейчас на войну в Сирии. Фильм называется "Победа жизни", и он не про бои (которые снимал Роберт Капа), а про тыловой госпиталь на берегу моря. Фильм этот хорош разве что снайперской постановкой кадров — хочется, чтобы они замерли и дали наконец возможность рассмотреть фотографии.
После освобождения Картье-Брессон снимал Париж. Вот квартира на авеню Фош, где работали гестаповцы, с чемоданами важнейших, никому не нужных протоколов и нехитрым пыточным инвентарем. Потом его отправили рассказывать о лагерях военнопленных. Фильм "Возвращение" он делал в Германии, дополняя кино фотосъемкой. Они неравны: в фильме эпизод допроса женщины-охранника кончается пощечиной, на пленке Брессона идет дальше до неаппетитных подробностей суда Линча. Он ловит моменты, когда американские солдаты окуривают население порошком от вшей и красотки Берлина, которым лезут с распылителями за пазуху, посмеиваются и растирают ДДТ, как дезодорант, под мышками.
Как будто бы решив объехать весь мир, он снимает погребальный костер Ганди, хитроумных менял в Пекине в последние дни Гоминьдана. В 1954-м первым из западных фотографов показывает Россию после смерти Сталина. Его знаменитый снимок девушек на трамвайной остановке, на которых косятся проходящие мимо офицеры, оказался на обложке десятка журналов и книг. Рядом выставлены контрольки, из которых впервые становится понятно, что у хрестоматийного кадра было по крайней мере семь вариантов. Его работа для журналов и газет была лучшим способом держать себя в форме, тем более что теперь он диктовал условия редакторам.
В 1974-м он объявил, что бросает профессиональную съемку и возвращается к ремеслу графика. На выставке — бесконечные автопортреты, карандашные наброски в стиле Гойи (у которого никогда не было фотоаппарата) и забавный рисунок палеонтологического музея, изображающий бегущие скелеты динозавров и тиранозавров. Можно считать это завершением экспозиции: старик фотограф явно предчувствовал себя окаменелостью и мечтал сбежать из музея. Не удалось, что и доказала выставка. Собравшая невиданные нами вещи, она все равно запомнится и пройдет по газетам и журналам только теми фотографиями, которые давно уже были вывеской Анри Картье-Брессона.