В этом очерке и герой и рассказчик — один и тот же человек. Мы с ним вместе играли в волейбол. Он старше меня на два года, уже юноша, был капитаном первой сборной команды городской ДСШ — детской спортивной школы, а я капитаном второй, младшей, сборной. Когда он, красивый, русоволосый, выходил на подачу, наши девочки скандировали: «Шамиль! Шамиль! Шамиль!» И никто не мог знать, какая судьба его ждет. С.Б.
ЗАКОН КОМПЕНСАЦИИ
...Мне было тридцать восемь лет, когда я получил окончательный приговор. А до того просто боль была невыносимая, ходить не мог. Редкая, страшная болезнь — системная склеродермия. Перспектива — ампутация всех конечностей и полная неподвижность. Так меня и резали пятнадцать лет. По частям. Вначале стопа. Потом нога до бедра. Потом вторая нога до колена. И, наконец, вторая нога до бедра...
В школе я звался и был Шамилем Шакшакбаевым, но в метриках до 16 лет значился как Саша Кривощеков. Моя русская мама Надежда Кузьминична Кривощекова и мой казахский папа Тауфик Ертаевич Шакшакбаев и по условиям жизни — она в селе оставалась, а он в город уехал работать, — и по беспечности своей никак не удосуживались официально оформить отношения. И только когда дело подошло к паспорту, мама с папой спохватились и оформили меня по отцу — Шамиль Тауфикович Шакшакбаев.
Но эта необычность только с документами. А вообще таких, как я — одна бабушка русская, другая татарка, дед казах, а у кого-то еще прадед немец, племянник украинец, зять грек... — много на нашей североказахстанской земле, которая приняла и переселенцев, и ссыльных всех времен и народов.
К окончанию школы был я уже два года капитаном сборной города по волейболу. При росте метр семьдесят девять в баскетбольное кольцо мяч сверху закладывал. Понятно, что прямая дорога на физкультурное отделение нашего Петропавловского пединститута, куда я и поступил. Все рухнуло в один миг, когда обнаружилось, что ноги поражены болезнью... и о спорте даже думать нечего. Так я стал функционером. Позвали меня возглавить спортивный коллектив большого завода. Открыл я там первый и единственный в городе стрелковый тир... Сейчас понимаю, что вместе с тиром я неосознанно открыл для себя закон компенсации. И не только для себя. Если ты чего-то лишен от природы или по воле злой судьбы, не отчаивайся, а максимально используй то, что тебе дано. Не могу я прыгать, но я могу стрелять! И стал я тогда кандидатом в мастера спорта по стендовой стрельбе, вошел в десятку лучших стрелков Казахстана. Сейчас у меня нет обеих ног и левой руки, казалось бы, какой уж тут спорт. Но я стал чемпионом области по толканию ядра из коляски. Первый в области и четвертый в республике.
Купив и освоив машину, я открыл для себя второй закон. Мир жесток. Мир не будет приспосабливаться под тебя. И если ты не хочешь остаться в стороне от жизни, если хочешь полноценно участвовать в жизни — стисни зубы и приспосабливайся к этому миру.
...После болезни ног и первых ампутаций и функционер из меня стал никакой. И я тогда занялся бизнесом. Все было, как у всех. И взлеты и падения. Одно время у меня был такой капитал, что на свое личное состояние я мог купить сорок грузовиков — целую автобазу! Потом спад, долги. Продал я свою мельницу, а денег мне за нее не выплачивают. Силикатный завод должен мне деньги, но тоже ни копейки не перечисляет. Уже суд обязал их все выплатить, а они и в ус не дуют. Так и жили...
Всех подкосила смерть моей жены Гали... На темной, занесенной снегом улице водитель громадного джипа не справился с управлением и врезался в Галю и ее брата Гену на полной скорости... Еще при жизни Гали я как-то сказал ей: «Я не выпал из жизни, я умею и знаю, как бороться. А дети же ничего не знают, их родители тоже ничего не знают. Давай возьмем в дом пятерых мальчишек с парализованными ногами, и я научу их, как бороться за полноценную жизнь?» Но она сказала: «Я понимаю тебя. Но и ты меня пойми: ты без ног, они без ног, я с этим не справлюсь, вы же меня в гроб загоните». Она, конечно, была права.
Но эта мысль меня не оставляла и после смерти Гали. Только я уже думал не о домашнем интернате, а о большом, настоящем. Но частном, моем. Деньги, что я выиграл по суду, надо получить и вложить в этот интернат.
И я сел за программу. Ни в одном интернате не был, ни одной специальной книги не читал, откуда она у меня рождалась — не знаю. Я просто представлял себя ребенком-инвалидом, смотрел на мир его глазами: как бы я хотел жить и где, как учиться, что бы меня радовало, к чему бы я стремился.
Я сразу заложил в программу два этих закона: закон компенсации и закон приспособления к реальностям жизни. Да, ребенок-инвалид многого лишен. Он не станет футболистом, монтажником-верхолазом. Значит, надо ему найти дело, в котором он сможет себя реализовать. И тогда он скажет себе и другим: «Да, ты силен в футболе, а я в стендовой стрельбе, в шахматах, в компьютерах!»
Закон компенсации напрямую связан с законом приспособления к жизни. Важно не просто получить профессию, а еще и возможность реализовать себя в профессии. А это для инвалида, прикованного к дому, в тысячу раз сложнее, чем для обычного человека. Значит, наш будущий выпускник не должен быть прикован к дому. Значит, жизнь интерната надо построить так, чтобы каждому выпускнику дать пусть и старенький, но автомобиль с ручным управлением. И он, этот выпускник, будет потом не просто работать, а выплачивать деньги за этот автомобиль.
Как-то вечером пришел ко мне Вадим, мой сын. Говорит, что завтра идет на прием к акиму (губернатору) области Даниалу Ахметову. Ситуация обычная. Знаменитый спортсмен завершил спортивную карьеру (Вадим — участник двух Олимпиад, чемпион Советского Союза по спринтерскому бегу на коньках, восьмикратный рекордсмен мира), и теперь губернатор будет разговаривать с ним о дальнейшей жизни, о государевой службе... Я так и вскинулся! Говорю: положи акиму на стол мою программу! И меня с собой возьми!
Аким меня сразу поддержал!
Так я стал директором. Так возник наш интернат. Правда, не частный, как я хотел, а государственный, бюджетный. Но построен и устроен он не по-казенному стилю. Комнаты на двоих, с телевизором, разумеется, с компьютерами и так далее...
Конечно, детям было нелегко привыкать к новой жизни. Чувствовали они себя на первых порах скованно, боязливо. Не привыкли к тому, что с ними играют, что-то обсуждают, им что-то поручают... У меня сердце сжималось, когда я смотрел на них.
Как-то засиделись мы с бухгалтером в его кабинете допоздна, разбирались с бумагами. Зима, темь, тишина. Закончив дела, покатил я по коридору к своему кабинету. И вдруг слышу шум, музыку, возгласы. Полумрак, подсветка какая-то, в этом полусвете-полумраке двигаются тени. Все мои дети — все двадцать два человека — там, в фойе. И вглядевшись, я понял, что они танцуют! У них дискотека! Вы представляете дискотеку, танцы на колясках, на костылях?! Девочка, у которой голеностоп скован, она ходит, как балерина, на цыпочках, у нее скован позвоночник и тазовые суставы малоподвижны — эта девочка в центре круга извивается и изображает индийский танец! Кто-то сорвал с себя майку и зафитилил ее на диван. Идет дискотека!!!
Они видели дискотеку по телевизору? Видели! Но пока они сидели по домам по одному, им это было недоступно. А теперь, собравшись вместе, они устроили свою дискотеку. Они не стеснялись друг друга, никто не смотрел и не примечал, как выглядит другой. Ведь и на дискотеках здоровых юношей и девушек никто друг на друга не смотрит, каждый самовыражается в танце как может. И мои тоже самовыражались!
И тогда я сказал себе: вот оно, я был прав, я победил, мои дети живут как все! И они будут нормально жить, многого достигнут, потому что поймут: им все доступно. Были бы только желание и воля.
Школа, где учатся наши дети, расположена рядом с интернатом, в Заречном поселке. Там, в коридорах, чуть ли не гонки на колясках устраивают. Мои дети и школьные. И хохочут все! Самая обычная сцена на перемене: какой-нибудь мальчишка что-то поправляет в коляске, подкручивает, потом катит ее куда-то или кружит на месте, а моя девчонка в коляске смеется-заливается, потому что ей весело, потому что она общается... А когда отключился лифт, дети со всей школы бросились поднимать наших колясочников на второй этаж, в классы. Вы понимаете, не надо прятать этих детей, как делалось все годы советской власти. Пусть видят, что есть люди, которым еще тяжелее. И тогда они поймут, что злом ничего не создашь, никого не победишь.
Трудно найти слова, чтобы деликатно и точно сформулировать мысль о нравственной, воспитательной сути такого соседства. Так, учителя пришли к выводу, что школьники стали добрее. Они внимательны не только к своим друзьям из интерната, они стали добрее, внимательнее по отношению друг к другу...
Наташа работала у нас поваром. Разведенная, дети уже большие, оканчивают техникум. И как-то она говорит: вы сейчас домой едете, как вы там один, не помочь ли чем? Раз приехала, два, и так вот сложились у нас уже другие отношения.
Что она взвалила на свои плечи! Она мне секретарь, помощник, шофер... Это жизнь в постоянном напряжении. Как она справляется? При всем при том она что-то делает и для интерната. На общественных началах помогает вести программу домоводства. Все цветы, которые вокруг интерната, это она посадила. У Наташи особый талант, в ее руках все растет, все живет.
Когда началась эпопея с интернатом, врачи меня предупредили: «Тебе нельзя нервничать, у тебя затруднено передвижение крови по сосудам, начнутся спазмы. Ты можешь потерять и руки». Но разве можно было меня остановить? Потеряю так потеряю. А что мне остается? Отказаться от главного дела своей жизни? Зачем тогда жить?! А гангрена-то к рукам уже подобралась. Еще в девяносто пятом году начались ампутации пальцев. И чую, в левой руке начинаются боли. Кровь не поступает, рука ледяная. Я оттягивал операцию в отчаянной надежде: а вдруг вернется кровообращение, а вдруг сохраню руку? Пока у меня две руки — я и машину вожу, еду куда надо, и в коляске передвигаюсь. А что с одной рукой? Но жизнь научила меня готовиться ко всему. И я заранее тренировался. И на коляске с одной рукой, и раздевался и одевался, в туалет ходил, управляясь одной рукой, умывался...
...Наконец-то, через пять с лишним лет, восторжествовало правосудие, наконец-то мои должники выполнили решение суда! Мне перечислили деньги за проданную когда-то мельницу и за силикатный кирпич. И я выкупил по соседству с интернатом большой участок с заброшенными жилыми и производственными помещениями. Здесь будут учебные мастерские. Швейная, сапожная, по ремонту бытовой техники, ремонту часов... Главное, чтобы профессии были востребованы. Мы не имеем права готовить будущих безработных.
Обобщая некоторый опыт, я прихожу к мысли, что надо создавать объединения, куда войдут интернат, обыкновенная школа, профессионально-техническая школа и что-то вроде детского сада. Ведь очень многое закладывается в раннем детстве. Один повод, один месяц, один год — и ребенок может замкнуться, возненавидеть весь мир...
Отсюда наш воспитанник должен уйти со специальностью. И с ключами от автомобиля: пусть не нового, старенького, но добротно отремонтированного. И я ему должен сказать при выпуске: «Вот тебе автомобиль, а вот ребенок, который сегодня пришел в первый класс. Ты за одиннадцать лет должен заработать на такой же автомобиль для этого ребенка».
А почему бы на базе нашего интерната для начала не организовать научно-методический центр? У педагогов в разных городах, в разных странах накоплен немалый опыт. К примеру, у нас работает волонтер из Американского корпуса мира молодой техасский парень Брайан Тодд, специалист по развитию движения конечностей. Он поразительные вещи делает! Ребенок, который двенадцать лет сидел в коляске, через два месяца занятий, опираясь на ладони Брайана, сделал первые шаги! А другой мальчик с трудом мог держать ложку: так руки тряслись. Сейчас он делает стойку на руках! Практически все наши мальчишки и девчонки могут подниматься по лестнице, держась за перила! Детский церебральный паралич и другие нарушения опорно-двигательного аппарата в той или иной степени исправляются, лечатся. Но для этого нужны непрерывные занятия изо дня в день, из года в год. У родителей в домашних условиях нет таких возможностей.
Сколько в мире опытных, знающих врачей, сколько в мире таких людей, как Брайан Тодд и наш Валентин Дикуль! Сколько у нас же в СНГ педагогов и родителей, каждый из которых владеет бесценной информацией, бесценным, выстраданным опытом! Собрать их, обобщить их опыт, объединить, применить здесь. И на этой базе разработать скрупулезную методику. Сделать модель, некий чертеж, по которому уже и в других городах и странах будут создавать подобные интернаты.
Я не знаю, сколько мне отпущено времени. И потому тороплюсь. Вот опять рука ноет. Последняя рука! Я ведь говорил уже, что готовился к ампутации левой руки. Учился одной рукой управляться. А как быть без обеих рук? Например, нос зачешется? Или ночью с боку на бок перевернуться? Да разве дело только в этом?
Надо смотреть жестокой реальности в глаза. Так что я уже готовлюсь к жизни без обеих рук. Читал, что есть коляски с электромотором, которыми управляют зубами. Да ничего, мы вдвоем с Наташей что-нибудь придумаем, справимся, не сдадимся.
Все на свете преодолевается — необратима только смерть. А я давно уже готов и готовлю себя к смерти. В моем состоянии и в моем положении, как на гребне сияющей горы, отчетливо понимаешь, что человек собой не располагает.
Человек верующий, я всегда говорю: «На все воля Божья». И я спокоен, потому что вверил себя Господу. Но как бы то ни было и что бы то ни было, а в реальной жизни надо делать все, что можешь, и не предаваться безнадежности, не впадать в тяжкий грех уныния. Потому что как бы то ни было и что бы то ни было — еще не вечер, еще не вечер.
Сергей БАЙМУХАМЕТОВ
Петропавловск — Москва
На фотографиях:
- ШАМИЛЬ ШАКШАКБАЕВ — ДИРЕКТОР, ФУНКЦИОНЕР, ОТКРЫВАТЕЛЬ ЗАКОНОВ ЖИЗНИ, МУЖЕСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
- УЧИТЬСЯ ОТНОШЕНИЮ К ИНВАЛИДАМ КАК К РАВНЫМ НЕПРОСТО
- ИНВАЛИДЫ МОГУТ ВСЕ!
- ШАМИЛЬ ШАКШАКБАЕВ СРЕДИ ВОСПИТАННИКОВ В КРУГУ СЕМЬИ...
- ЧЕЛОВЕК ПОЛНОЦЕНЕН, КОГДА ОН ВОСТРЕБОВАН ОБЩЕСТВОМ. А ПОЧЕМУ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ТАКИМ ЖЕ ВОСТРЕБОВАННЫМ ИНВАЛИД? ДА ПОТОМУ ПРОСТО, ЧТО ЕГО НИГДЕ И НИЧЕМУ НЕ УЧАТ. ВСЯ ЖИЗНЬ ДОМА, В ЧЕТЫРЕХ СТЕНАХ...
- В материале использованы фотографии: Александра КОРОТКОВА, Reuters