Это должно было когда-нибудь случиться. Должны были надоесть Турция, Испания и даже Таиланд. Должно было наступить увлечение Африкой. Хотя бы потому, что обязаны были выползти из подсознания и реализоваться стародавние детские страхи, озвученные доктором Чуковским: «Не ходите, дети, в Африку гулять»
В АФРИКУ, ДЕТИ, В АФРИКУ!...
Многие, кто впервые сюда приезжает, заболевают. И я тоже заболел. Несмотря на то что сделал в Москве на Неглинной прививку от желтой лихорадки, глотал таблетки для профилактики малярии, я заболел... Заболел Африкой. Теперь я езжу сюда несколько раз в год. Это как наркотик. Любовь с первого взгляда. Попал — и все. Пьяный воздух. Теплый Индийский океан.
И саванна... Смотришь на нее и видишь — она шевелится! Шевелится от живности. Это у нас в средней полосе пойдешь по лесу лося искать — не найдешь! А тут звери буквально под колеса прыгают.
Я могу рассказывать про Африку часами. Слушайте...
Хорошо начать с Танзании. Сюда можно попасть многими путями, как по морю, так и по воздуху. Аэропорты есть не только в столице — Дар-Эс-Саламе, на чудном острове Занзибар, в Аруше, но и в заповедниках — «Серенгети», «Маньяра», «Килиманджаро».
А можно вылететь и в Кению. Из столицы Кении Найроби как раз и начинаются большинство маршрутов в Восточной Африке... Чем вообще Кения от Танзании отличается? Кения поцивилизованнее, поэтому там охота запрещена, а в Танзании можно и пострелять. Кроме того, из Танзании можно вывозить шкуры, рога и прочие чучела животных. Шкура зебры, например, вместе с документами на вывоз обойдется долларов в 200. Охота на слона — 5000 долларов. В цену входят проводник, охрана, оружие, транспорт, слон, бивни...
И еще... В Кении около 50 заповедников и немного другая природа, нежели в Танзании. В Кении — буш. То есть полупустыня, поросшая кустами, через которые не продерешься, если свернешь с дороги. Там живут антилопы, носороги, жирафы и львы. А вот в Танзании — вулканические плато, много травы, зебр, гну, бегемотов... Бесконечные танзанийские саванны переходят в бескрайние галерейные леса.
Пятизвездочные отели в Африке примерно соответствуют по уровню четырехзвездочным европейским. В каждом национальном парке есть отели. Даже если от аэропорта до этого отеля добираться несколько дней на джипе, все равно условия проживания там прекрасные — горячая вода, ванная, противомоскитные сетки, телефонная связь со всем миром...
Причем к балкону вашего номера днем и ночью запросто подходят дикие звери. К моей знакомой, которая спала на лоджии, ночью приходила в гости гиена. А я однажды, проснувшись, увидел, как жирафа положила голову на перила моего балкона второго этажа и задумчиво смотрит на меня, спящего. Чего она хотела?
Стоимость номеров — от 20 долларов до 100. В сезон (январь, Новый год) доходит до 200. Я обычно останавливаюсь в двухместных номерах за 20 долларов. Это двух-трехкомнатный номер со всеми, естественно, удобствами, с прекрасными дубовыми кроватями. Впрочем, можно жить и за 10 долларов в сутки — в палаточных городках.
Отели, даже самые-самые дальние, как правило, заполнены европейцами, американцами и японцами. Они делают так — прилетают и несколько дней путешествуют по паркам Танзании и Кении, переезжая из отеля в отель, посещая по два заповедника в день. Смотрят животных, летают на воздушном шаре (200 долларов на троих-пятерых). С шара саванна смотрится великолепно — она вся кишит зверьем. Полетите, не забудьте бинокль.
Можете нанять самолет. Я как-то нанял маленький частный самолетик, чтобы покрыть расстояние в 300 километров. Это мне обошлось в 300 долларов.
Аренда джипа стоит 100 долларов в день вместе с бензином и черным шофером. Если что, шофер послужит вам переводчиком. Впрочем, английский язык во всей Восточной Африке был когда-то государственным, таковым, по сути, остается и сейчас. На нем можно объясниться даже с вождями далеких племен.
Если вы отдыхаете на океане, можете половить рыбу. Водометный катер со снастями и экипажем обойдется в 200 долларов. Можете, конечно, сэкономить и поехать на каноэ с местным жителем за 20 долларов, но тогда за свою безопасность будете отвечать сами. Тут такое дело — если вы на территории отеля, можете чувствовать себя в полном шоколаде и абсолютном покое. Здесь вышколенный персонал. Моя восьмилетняя дочь была предоставлена сама себе, одна убегала с утра на пляж к океану, и я был спокоен, поскольку знал, что там черные охранники охраняют территорию от других черных — местных, диких. Дочка, к потехе моей, вовсю «строила» черную обслугу, которая всерьез воспринимала ее как белую женщину и беспрекословно подчинялась ей. Для африканцев белый человек — полубог.
Но в большинстве своем они дикие, африканцы. Здесь вовсю процветает работорговля, сплошь и рядом встречается людоедство. В саванне моему другу вождь всерьез предлагал купить черную девочку лет восьми, обещая оформить все документы на вывоз.
— Да что я буду с ней делать? — спросил он.
— А что хочешь! Можешь съесть...
Девочка стоила, кажется, 300 долларов. Кстати, проститутка в Найроби стоит 5 долларов. Но не забывайте, что Африка — родина СПИДа.
...Итак, вы прилетели. В холле аэропорта советую поменять совсем немного денег, поскольку курс здесь, как правило, драконовский. Появляться в этих краях лучше все же с наличными, а в походе надежнее все свое носить с собой. Доллары можно обменять везде — на вокзале, в банках, отелях.
Фотоаппаратура провозится в страну беспошлинно, а за телекамеры берут пару долларов. На улицах городов запрещается фотографировать государственные здания и военных. Также, если попытаться запечатлеть без спроса кого-либо из прохожих или обитателей саванны, можно нарваться на неприятности. Прохожий может ударить, а масайский воин запустит в вашу машину копьем или камнем. Дело даже не в том, что по поверьям фотоаппарат забирает часть души портретируемого, а в том, что здесь привыкли видеть богатых туристов с оптикой, сующих свой нос везде, и хотят на этом заработать. Дайте ему пару шиллингов и снимайте во всех видах. В диких племенах сам вождь выйдет встречать гостей и возьмет с каждой туристской машины 5 — 10 долларов за возможность заснять на пленку своих соплеменников.
Помню, как приехал в Африку первый раз... Встречающий нас минивон с трудом пробирался по найробийским улицам, запруженным самыми экзотическими автомашинами, и вскоре в отеле мы уже обсуждали намеченный ранее маршрут с хозяином транспортной фирмы.
Выяснив, кто и где нас встречает, где и как будем ночевать в пути, спускаемся вниз, в ресторан. Меню мало чем отличается от европейского, но включает множество экзотических фруктов и овощей. Их, конечно, можно есть сразу, но лучше взять с собой и на всякий случай хорошенько вымыть.
Спускаемся к машине. Наша цель — один из самых знаменитых парков Африки — «Серенгети» в Танзании. Вскоре вырываемся на простор, и вот уже рядом с дорогой замелькала саванна со стайками газелей и жирафами, объедающими акации. Это национальный парк, примыкающий вплотную к городу. Здесь водятся также страусы, антилопы, носороги и львы.
Здесь, вблизи экватора, лето и весна, чередуясь друг с другом, ведут нескончаемую игру. Средние температуры не выходят круглогодично за пределы 20 — 30 градусов, но большую часть года это 25 — 27.
Приезжаем в деревеньку Наманга. Это граница с Танзанией. Вокруг приезжих крутятся лишь полуголые туземцы, обвешанные бусами, с ушами, оттянутыми до плеч, которые пытаются впарить им те же бусы, браслеты, ножи, фигурки слонов и т.д. При этом граница — только для белых, местные в эти цивилизованные игрушки не играют: наш молчаливый водитель на пограничный пункт даже не ходил.
«Серенгети»... Это один из крупнейших заповедников мира. Когда европейцы в конце позапрошлого века впервые попали сюда, их поразило невообразимое количество дичи. В начале века сюда хлынул вал охотничьих экспедиций, палящих во все живое. Если сначала все они прибывали верхом на лошадях и в повозках, то вскоре — уже на машинах. Первым приехал сюда на автомобиле американец Л. Симпсон, открыв эру автосафари. Уничтожение обитателей этих мест шло такими темпами, что правительство было вынуждено вмешаться, и уже в 1937 году Серенгети был объявлен резерватом дичи, а в 1951 — национальным парком. Сегодня это краса и гордость всей Африки.
Мимо машины проплывают удивленные бородатые морды антилоп гну с крючкообразными, загнутыми вверх рогами. Те, что стоят на дороге, громко фыркают, но пропускают нас дальше, лениво отходя в сторону. Их тут как грязи. Одним словом, гну...
К концу дня попадаем в красивую рощу на склоне холма, где удобно расположился отель, маскирующийся под волнистый зеленый ландшафт. Идем мимо бассейна и площадки обзора, куда приходят жирафы и львы, заползаем в свои номера. Все цивильно — двуспальные кровати, картины на стенах, лоджия, мраморная ванна. Тут же ныряю в горячую, с пеной воду. После легкого отдыха нас ждет ресторан. Одна из его стен расписана фресками из жизни масаев, а другая, вся стеклянная, позволяет не покидать дикую природу ни на минуту. Мелькают черные рожицы официантов, которые то и дело что-то приносят и уносят, но мы не сдаемся, стараясь успеть все съесть, пока не забрали.
Рано утром выезжаем в саванну и сразу же за воротами натыкаемся на стоящую автомашину. Затор. Путь преградили два роскошных льва, улегшихся на дорожке. Здесь, видимо, лучше прогревается и нет росы, поэтому львы по-хозяйски расположились посередине, безмятежно посапывая во сне, несмотря на гудки шофера. Звери не реагируют. Наконец водитель выруливает через кусты, объезжая их, а мы вслед за ним.
Выбираемся на равнину и ныряем в беспредельный простор саванны, навстречу свежему ветру, вдыхая степные ароматы. Здесь просто живое месиво какое-то: оставив стадо топи позади, тут же въезжаем в стадо кафрских буйволов. Это серьезные ребята. Они хмуро, исподлобья посматривают на нас, покачивая мощными, загнутыми вверх черными рогами, затевая, видимо, что-то нехорошее. Это, пожалуй, самый опасный зверь континента. Шофер близко к ним подъезжать отказывается и предусмотрительно мотора не выключает. Рассказывает, что однажды буйволы серьезно помяли ему машину. Между тем вожак, сопя и пуская слюни, направляется к нам. При этом он делает поддевающие движения головой, затем пригибает ее вниз и яростно начинает расшвыривать копытами дерн и траву. Кажется, пора уезжать.
Въезжаем в пальмово-акациевый лес. Прямо на дорожке расположилась семья павианов анубисов. Увидев нас, они убрались, и все, кроме вожака, спрятались за куст. А тот, зевнув пару раз и показав нам двухдюймовые клыки, остался ждать подачки. Получив банан, он уверенно с ним расправлялся, посматривая, не посягнул ли кто еще на его добычу. Увидев, что какой-то кусочек перепал одной из его жен, тут же кинулся и отнял, заодно чуть ее не прибив. Вот она, деспотия! Мы правильно сделали, что ушли от тоталитарного режима...
На широком плесе река разливается перед перекатом. Тишина. Вдруг гладкую поверхность воды взорвал огромный фонтан брызг, и лиловая туша с дергающимися ушками появилась посередине. За ней еще и еще. Кто это, киты? Да нет, бегемоты!
Впереди, под берегом, показалась темная туша гиппо. Он как паровоз понесся по зеленой долине напрямую к воде, к своим сородичам. Подбежав к воде, бегемот помчался по отмели на глубину и вскоре присоединился к своим соплеменникам, которых было около десятка.
Выехав на холм над озером, наш джип остановился, а я выскочил из него и побежал к воде, метров за 50, чтобы вблизи заснять это зрелище. Но как только я появился вблизи воды, вожак, узрев краем глаза врага, несомненно покушающегося на самок его гарема, оставил в покое соперника и переключился на меня. Постоянно раскрывая огромную пасть, потрясая ею в воздухе, сверкая клыками и грозно рыча, он бросился ко мне по мелководью. Увлекшись происходящим, я продолжал снимать приближающегося ко мне разъяренного гиппо, пока, наконец, для него не закончилась глубина и он почти полностью не показался из воды.
Я оказался в сложной ситуации — перспектива остаться на открытом берегу один на один с огромным разъяренным бегемотом, который своими клыками может запросто меня перекусить пополам, совсем мне не улыбалась. С другой стороны, как отступить перед этим толстяком и не потерять лицо, когда на тебя смотрят товарищи из машины? Между тем рычащий и хлопающий пастью самец выбрался на берег почти полностью, и я, продолжая его снимать, все-таки украдкой прикинул расстояние до джипа, которое мне сейчас придется покрыть, улепетывая от него. В самый последний момент, когда гиппо был уже в десятке метров от меня, а я таки собирался ретироваться со всей своей возможной скоростью, нервы у вожака не выдержали. Взревев как раненый зверь, он сделал кивающее движение головой, как бы поддевая врага снизу и подкидывая его вверх, после чего развернулся и, продолжая громко рычать, бросился опять в воду. Ко мне обратился его объемистый фиолетовый зад, смешной хвостик на котором крутился как пропеллер, а в его рычании слышалась не столько угроза, сколько огромная обида на весь род человеческий.
Понимая мятущееся состояние души своего недавнего соперника, я внутренне посочувствовал его водяным друзьям, на которых он должен был бы выплеснуть свою неудовлетворенную ярость. Подтверждая эту версию, вожак, приблизившись к стаду, тут же наехал на крайнего самца, демонстрируя смещенную активность (сброс напряжения не на объект его ярости, который в силу более высокого ранга или других причин недоступен для нападения, а на третьих лиц — второстепенных, подчиненных ему соплеменников, на которых можно напасть), и они сцепились не на жизнь, а на смерть.
Каждая бегемотья семья-гарем занимает под покровительством вожака свой, строго определенный участок речной долины, имеющий свои границы, которые охраняются и маркируются кучами помета. Такие же «говняные метки» самец оставляет и вдоль дорожек, которые проложены к пастбищам от воды. Об этих тропах можно сложить целую легенду. Многие поколения гиппо выбивают в твердом грунте и даже в скалах глубокие тропы. Многие из них стали уже как колеи или даже желоба, в которые огромные самцы или беременные самки с трудом протискиваются. Если бегемота что-то спугнет с пастбища, то он летит по такому желобу, как сани в бобслее, сметая все на своем пути.
Навозные метки бегемотов достигают в диаметре 1,5 — 2 метров и в высоту — более метра. Ежедневно проходя мимо кучи, самец ее «подновляет». Он становится к ней задом и выдает струю помета, которую разбрызгивает вращением короткого и уплощенного хвоста, как пропеллером. Так же, кстати, разбрызгивается помет и при встречах взрослых самцов друг с другом и самцов с самками. Это в мире гиппо как подпись в банке или визитная карточка. То же происходит и при стычках бегемотов друг с другом. Победитель празднует ее испусканием газов и струи помета. Ему мало просто победить в бою, а еще нужно утвердить на земле и свой собственный «дух». Чем-то мне это напоминает крестоносцев, насаждавших в Азии среди «неверных» свою религию.
...На ланч заезжаем в отель «Серонера». Архитектор оригинально разместил деревянные постройки между огромными гранитными глыбами так, что они стали частью интерьера. На боку одной из глыб — наскальные рисунки древнего человека, изображающие бегущих антилоп. На голой поверхности теплого от солнца гранита прытко бегают агамы. Это такие разноцветные ящерицы-драконы. Самцы раскрашены в яркие сине-зелено-красные боевые цвета и беспрестанно схватываются в драках.
Между столиками бродят зеленые мартышки и выглядывают, что бы такое стащить. Две из них опрокинули мусорный бак, сорвали с него крышку и самозабвенно раскидывают мусор по поляне, находя для себя что-то съедобное. Еще одна напала на девушку, сидящую за столом, и нагло отняла у нее гофрированную коробку с сухим пайком — обедом. Пришлось отставить оптику, вмешаться и восстановить историческую справедливость.
Выезжаем из леса и на развилке дорог встречаем теплую компанию — львиный прайд из девяти львов. Они расположились на отдых в самых живописных позах: одни лежат на животе, другие на спине, задрав ноги, третьи в обнимку. Матери кормят своих львят, а их тетушки трутся тут же, помогая в воспитании. Котята бесцеремонно ползают по взрослым, невзирая на лица, и кубарем скатываются с головы огромного добродушного самца, который щурит глаза и укладывается поудобнее. Как все кошки, они очень ласковые, беспрестанно кто-то кого-то облизывает и обнимает — сплошная идиллия. Всего их здесь более тысячи, и все хотят есть. Львы питаются мясом. А мы сделаны из мяса. Задумаешься тут, коль захочешь прогуляться по саванне без джипа...
Выходящее из-за облаков солнце освещает изумрудную долину кратера Нгоронгоро, усеянную крупными желтыми цветами, по которой бегут два страуса. Они как маховиками работают длинными мускулистыми ногами. Мы газуем на своем джипе, пытаясь как-то удержаться на скорости, за ними, но в высокой траве вскоре безнадежно отстаем, двигатель плещет паром, закипает, и мы останавливаемся. Нас сразу берут в плен тишина, гул ветра, щебет птиц в вышине и шелест шелковых степных трав.
Мне удалось однажды покататься на страусе, было это на страусиной ферме. Должен сказать, что катание на двуногой птице — это занятие для сильных духом, но никак не для слабонервных. Забеги трех-четырех птиц со всадниками проходят в тесном длинном огражденном загоне.
Никакой упряжи, уздечки или даже веревки управления «скакуном» нету, не говоря уже о седле или стременах. Пока служители держат нетерпеливого и горячего «иноходца», закрыв ему глаза, романтически настроенный турист взгромождается на него сверху, скользит по гладким перьям и пытается вцепиться в длинную шею. Наконец, он умащивается, удерживаясь за крылья, и всех птиц разом отпускают. Стремясь скинуть с себя обузу, возбужденные «кони» кидаются по тесному проходу вперед, а для их наездников окружающее сливается в сплошную мелькающую полосу. Некоторым из наездников становится плохо еще во время бега, а те, кто достойно доскакал до финиша, клянутся, что никогда больше не сядут в такое «седло».
На западном склоне кратера Нгоронгоро в Восточной Африке расположились несколько десятков глинобитных хижин племени масаи. Масаи ведут жизнь предков, какая была у них на протяжении последних тысячелетий. За эти времена у них не изменились ни социальный уклад, ни обычаи, ни быт. Они не признают никаких государственных устоев, границ и, по сути, находятся в каменном веке, не изобретя даже колеса.
Каждая семья имеет хижину, представляющую собой прямоугольный в рост человека остов из кольев и веток, обмазанный глиной, смешанной с коровьим навозом. В таком доме нет ни окон, ни даже дымохода, огонь разводится прямо на земляном полу хижины, а дым уходит через дверь. На глиняных лежанках в ворохе тряпья лежат вповалку женщины с детьми. Кроме скотоводства, они промышляют еще изготовлением амулетов, которые пытаются всучить проезжающим туристам. Торгуют в основном женщины. На многих из них спереди или сзади висят грудные дети. Чтобы защитить детей от назойливых жалящих насекомых, не оставляющих в покое ни на секунду ни скот ни людей, матери поливают их мочой коров. Дети постарше сами подставляют головки и свои щуплые тельца под струю мочи животных, как под душ, и тщательно все это растирают. Едкая жидкость, смешиваясь с пылью, на какое-то время отгоняет насекомых, создавая при этом вокруг них неповторимое «амбре».
Поскольку масаи издавна находятся во вражде с соседними племенами, чей скот они постоянно воруют, то ситуация требует все время быть настороже, и с целью маскировки они издавна натирают свои тела терракотовыми красителями под цвет красных латеритовых почв и носят красные клетчатые туники. Но если женщина должна родить, то за два-три месяца до рождения младенца она облачается в синюю тунику — под цвет неба. По местным поверьям, в этот цвет нельзя метать копье, женщину в таких одеждах запрещено убивать, и хотя бы на это время она может чувствовать себя относительно спокойно.
Василий КЛИМОВ
|