Больше всего ему нравится создавать себя — с себя. Из подручных материалов
ИСТОРИЯ ОБЫКНОВЕННОГО МАЛЬЧИКА
«Многие профессии превратились в бизнес. Культ успеха подменил нравственные принципы»
Джордж СОРОС
Школьные учителя его не любили. Называли дебилом, ставили «двойки» и вызывали родителей. Грымов плевал на это с высоты своего роста: его тянуло не к знаниям, а к девушкам, причем со страшной силой. А те не обращали на него никакого внимания и своим безразличием вгоняли в жуткий комплекс. Со временем все наладилось, но это было потом. Он танцевал зажигательные танцы в ансамбле «Колхида», отчаянно клацая зубами, ему нравилось изображать стр-р-расть. Сейчас Грымов утверждает, что всю жизнь делал лишь то, что нравилось.
Скромность он считает бесполезной побрякушкой, которая украшает лишь тех, кому больше украситься нечем. А ему есть что предъявить. Кто о нем мало знает, тот молча озирает стены офиса, оклеенные дипломами, листает пухлое досье с подробным указанием — что, где и по какому случаю. «Золотые барабаны» с «Золотыми палочками», «Золотые соловьи» с «Золотыми розами» — его призы на мировых рекламных фестивалях. Завидуйте: Юрий Грымов — мэтр, хоть и неуч.
Неучем он называет себя охотно и без обиняков. Это важная составляющая его имиджа покорителя рекламных залежных земель, заставившего произрастать на этих землях диковинные цветы — ролики, с которых и собрана золотая пыльца. Затевая проект «Наш Пушкин», Грымов вслух радовался: заодно и стихи классические прочту, коль в школе не довелось. Тогда ему это не нравилось.
Ему нравилось играть в волейбол. И рисовать — для души.
На уроках литературы, пока старушка-словесница распиналась о немом дворнике, сумасбродной барыне и утопленной собачке, Грымов рисовал обычно чудо-остров в синем море-океане. И населял его жгучими брюнетами с русыми косами через плечо, пьяными индейцами, немыми исполинами в красных рубахах, беспородными собачонками с русалочьими хвостами. Там встречают по одежке, провожают по «Му-му». Хорошее местечко, не соскучишься.
Далее Грымов устраивается плотником на завод. О том, нравилось ли ему плотничанье, не упоминает. Хотя на заводе он был не простым плотником, а модельщиком.
Слово названо. Грымову нравилось называться модельщиком. Потому, кстати, позже он и моделью поработал, было дело. Моделировать жизнь с кого — вопрос не стоял. Грымов понял, что больше всего ему нравится создавать себя — с себя. Из подручных материалов и по собственному проекту делать из себя товар. Попутно раскручивая рекламную кампанию по продвижению его (себя) на рынок сбыта. То есть длинные ноги рекламщика Грымова растут из модельного цеха.
Обывательские вопросы о качестве товара, который воспевается в его роликах, Грымов ненавидит. Несколько лет назад в передаче Владимира Познера телезрители-потребители его просто достали подозрениями насчет «Херши»: есть ли там химия, а если все же есть, то сколько? Он устало повторял одно и то же: за качество товара головой (то есть сертификатом) отвечает продавец. А он, рекламщик, исходит из презумпции невиновности — то есть безвредности и добротности. Кажется, откровенную пакость Грымов ни разу не пытался всучить (хотя если бы всучил, то не слишком бы по этому поводу переживал). Но вот вопрос: отвечает ли Грымов-производитель за базар Грымова-рекламщика, слагающего устами подопытных журналистов миф о Грымове-товаре?
Вышеозначенный миф расцвечен гирляндами переливающихся подробностей, но не случайных, а эффектных. Потому что факты героической биографии маэстро просеиваются через придирчивое сито: песок утекает — камешки остаются. Их полируют до блеска и выставляют на всеобщее обозрение под стеклом (увеличительным). Вот экземпляр наудачу: сверкает, искрится. Рядом приколота этикетка «Шоу в Лас-Вегасе». Живо представляются огни гигант-холла, роскошные лимузины у подъезда, откутюрное столпотворение, происки хитроумных папарацци. И правильно. Мифу нет никакого дела, что шоу в Лас-Вегасе наяву было всего лишь показом новых моделей обуви в американском магазине — этот показ и обустраивал Грымов, которого занесла нелегкая в Новый Свет. Зигзаги судьбы к лицу настоящему герою мифа. И его возвращение на родное пепелище должно быть обставлено соответствующим образом. Грымов «сделал ноги» из Америки не потому, разумеется, что понял: ловить ему там нечего. А потому и только потому, что Новый Свет его не грел и что жить в России не только можно, но и модно. Однако если соскрести с грымовского обувного дефиле мифологические блестки, то оно предстанет весьма колоритным образцом флоры таинственного острова Грымов.
Еще не пришло время телам-окуркам дымиться в гигантской пепельнице, еще индеец не напился сомнительной водки, еще экспериментатор в белом халате не опустил лакокрасочный журнал в аквариум с кислотой — а Грымов уже твердо знал: дело не в количестве вбитых в проект денег (их ему в Америке хватало разве что на сигареты), а в красоте и плодотворности дебютной идеи. Он придумал, как заставить зрителей обозревать не достоинства фигуристых манекенщиц, а ступни их ног, которые обуты в рекламируемый товар. Грымов обрядил див в наряды из тюля — причем такого покроя, что все достоинства были безнадежно скомпрометированы: равнодушный взгляд скользил по тюлевым формам вниз и там задерживался. Что и требовалось доказать.
Согласно мифу платья из тюля Грымов изготовил собственноручно. Это опять же его принцип: я сам. И еще:
— Я всегда готов помочь актеру. Я готов лечь на землю, чтобы он на меня встал обеими ногами. Если ему так удобнее играть — нет проблем. Актер будет есть грязь — и я буду по другую сторону камеры есть вместе с ним.
И не врет: своей цели он готов достигать любым путем. В самый разгар съемок «Му-му» кончились деньги. Недолго думая, Грымов продал собственный автомобиль. Останавливаться было нельзя: рекламный маховик работал вовсю. Прежде чем в первый раз громыхнула хлопушка с нацарапанным словом «Му-му» и пленка застрекотала в камере, кумачовая рубаха Герасима разлетелась на множество лоскутков: красные открытки, красные постеры, красные наклейки: «я тебя му-му». Еще раньше расчетливый Грымов запустил на орбиту убойную фенечку: роль Герасима согласился играть Микки Рурк. Фенечка мгновенно наделала шуму, не просто подогрев, а вскипятив интерес к грымовскому проекту. Рурк сделал свое дело — Рурк может уйти. Грымов тут же все разъяснил:
— Я общался с менеджером Рурка, он читал сценарий, все было на мази. Но потом я сам прервал переговоры, потому что понял: с Рурком не получится то кино, которое я задумал.
Впрочем, все это было уже неважно. Главное, что рекламная затея удалась. Весь проект под названием «Му-му» и был грандиозной рекламной затеей, которая самому фильму — целлулоиду в жестяных коробочках — отводила роль сопутствующего товара. Вокруг бушевали страсти: получал отказ от Грымова раздосадованный Рурк, Людмила Гурченко обвиняла грымовский замысел в патологии, московские власти кочевряжились, не разрешая устанавливать памятник Любви и Одиночеству в образе русалохвостой собачонки. Грымов успел-таки снять свой фильм о тюрьме плоти и вседозволенности мысли вовремя, даже на пятнадцать дней раньше обещанного, но это мало кто заметил. Фильм как таковой и самого Грымова, кажется, не слишком возбуждал.
Он, конечно, с этим решительно не согласится. Во время съемок он настойчиво — слишком настойчиво — повторял, что пришел в рекламу только для того, чтобы при первом удобном случае дезертировать в кино. Ничего не остается, кроме как уподобиться великому Станиславскому: не верю.
— Я фанатик рекламы, все вижу через рекламу. Ничего другого не хочу, не умею и не делаю.
Это тоже Грымов. И здесь он говорит про себя чистую правду. На территории «Му-му» интересы Грымова-производителя товара столкнулись с амбициями Грымова-рекламщика. Победу вчистую одержал рекламщик. Товар для него большого интереса не представляет, и Грымов не стесняется в этом признаться. Он говорит, что ему все равно, что рекламировать. Можно сигареты, а можно — антиникотиновые наклейки (сам с некоторых пор не курит: сердце стало прихватывать). Можно водку, а можно — наоборот (сам почти не употребляет). Только не оружие и наркотики. Миф требует от него упрятать профессиональный цинизм поглубже — люди могут неправильно понять, если Грымов брякнет чистосердечно, что он готов воспеть и это. Так ведь и воспел уже, сделал из своего якобы железного правила исключение, поработав на власть, которая есть оружие и наркотик в одном флаконе. Впрочем, в ролике «Голосуй или проиграешь» о Ельцине не было ни слова.
Грымов не скрывает, что предпочитает такую рекламу, где он не связан обязательствами пропеть гимн шоколадке-журналу-таблетке-президенту. Эта реклама называется социальной: твори, выдумывай, пробуй. Забрасывай пепельницу телами-окурками («Закурим?»), приглашай к танцу безногую девочку («Дискотека»). Он оценил широкий жест РТР, когда его пустили погулять в межпрограммное пространство. И не спросили, что у него с головой, когда Грымов решил оживить персонажей русской живописи. Чтобы, значит, купчиха подносила к пухлым губам чашку, бурлаки сбрасывали постылую лямку, а младенец кусал крестьянскую мадонну за титьку.
Что отрекламировал тогда Грымов? Он отрекламировал себя, способного поставить самую изощренную задачу и с ней справиться. Заставить коня бить копытом под витязем на распутье — в то время как бедное животное все норовило облегчиться прямо в кадре. Обрядить толпу московских бомжей так, чтобы их невозможно было отличить от суриковского народа, внимающего боярыне Морозовой.
Ему необходим простор для самовыражения, потому что он сам — единственный товар, к которому Грымов относится серьезно и о котором создает миф. «Это Первый!» — возвещала заставка, сочиненная Грымовым для ОРТ. Вы всерьез полагаете, что имеется в виду Первый канал? Не смешите меня.
Дмитрий САВЕЛЬЕВНа фото: Грымов с одной из Му-му
Фото М. Штейнбока, М. Королева