МОСКВА

Публикации

Владимир Сорокин,
Александр Зельдович

Отрывки из киносценария

Кабинет пластического хирурга. День.

Современно оборудованный и обставленный новой дорогой мебелью кабинет. Хирург сидит в кресле и пьет кофе.

Хирург (Марку). Тебе с сахаром?

Марк (закрывает за собой дверь). Как всегда.

Хирург (медсестре). Таня, две ложки сахара.

Марк подходит к окну, сложив руки за спиной. Смотрит в окно. Сестра готовит кофе. Хирург смотрит на Марка.

Хирург. Хочешь коньяку?

Марк. Я хочу все послать к чертям.

Хирург. Каким способом?

Марк. Не решил еще. Что-нибудь пооригинальнее.

Хирург (помешивает ложечкой кофе). У тебя что, депрессия?

Марк (не оборачиваясь). Хуже. (Сестра дает ему кофе и уходит.)

Хирург. Что хуже?

Марк. (отпивает кофе, садится на подлокотник дивана). Знаешь, чем я занимаюсь последние полгода?

Хирург. Ну?

Марк. Лечу запоры. Основной контингент обращающихся — жены «новых русских». У них депрессия, выражающаяся в запорах. Они сидят дома, мучаются от одиночества и безделья, страдают депрессией. А депрессии у них — это мигрени и запоры. Удел психиатра на сегодняшний момент.

Хирург. Ну, а я им жир отсасываю. И никакой депрессии.

Марк. Я всегда был профессионалом. Всегда. Даже когда Фрейда и Юнга читали на ксероксах. Теперь я перестаю быть профессионалом. Я катастрофически теряю квалификацию. Понимаешь, я не могу отделаться от ощущения, что я лечу подростков. Ко мне приходят подростки, которые говорят о своих запорах. Я с детства общался со взрослыми людьми, они научили меня адекватно воспринимать реальность, быть вменяемым. Но они давно умерли. Сейчас я чувствую себя взрослым человеком в стране детей. Дети. Дети обстоятельств.

Хирург. Что значит — дети обстоятельств?

Марк. Обстоятельства, внешние обстоятельства, формируют их психосоматику. Не личная история, а коллективная. Но обстоятельства в нашей стране, как тебе известно, часто меняются.

Хирург (с улыбкой). И со страшной силой.

Марк. Но эти социальные перемены полностью перечеркивают прошлую синдроматику. Анамнез становится фикцией. Я смотрю в историю болезни человека, и у меня волосы встают дыбом: вялотекущий шизофреник за три года стал психопатом.

Хирург. Во время войны шизофреники вообще излечиваются. И в лагерях тоже. Так что это нормально.

Марк. Это нормально для них, но не для меня.

Хирург. Может, тебе в Грецию съездить? Я в июле был на Лесбосе. Красотища. Море, как хрусталь. Вино дешевле лимонада.

Марк (не слушая, смотрит в окно). А главное — были бы нормальные взрослые люди. А то дети, дети! Приходит отец семейства, «новый русский». И битый час рассказывает мне про какие-то охотничьи ножи, которые он коллекционирует. У него в фирме есть отдел, который занимается только этими ебаными ножами. Есть курьер, который раз в месяц выезжает мотаться по Европе, закупать ножи.

Хирург. Ну, есть лишние бабки — пускай коллекционирует ножи.

Марк. Да в том-то и дело, что нет там давно уже никаких бабок! Долги. И фирма на грани разорения. А у него в голове бабы и ножи. Пришел ко мне с сексуальным неврозом. Дети. Капризные, плохо воспитанные дети.

Хирург. Ну а что, раньше они, по-твоему, детьми не были?

Марк. Когда — раньше?

Хирург. Десять лет назад?

Марк. Десять лет назад все дети были парализованы страхом, который, кстати, и сформировал симптоматику. Была хотя бы ясная клиническая картина. Теперь же, когда нет больше этого страха, я, как никогда, понял, насколько психоанализ беспомощен в этой инфантильной стране. Когда общество представляет из себя сгусток непроваренных пельменей, психиатр беспомощен.

Хирург. А раньше?

Марк. Раньше? Эти пельмени были заморожены. С ними было проще, гораздо проще.

Дверь неожиданно открывается. Входит сестра-регистраторша.

Сестра. Александр Сергеич, там с лицевой травмой. Примете?

Хирург. Так с лицевыми Фурман же.

Сестра. Он на обеде.

Хирург встает, ставит кофе на стол.

Сестра. Примете?

Хирург. Анархия — мать порядка.

Сестра выходит.

Марк. Я допью?

Хирург (моет руки). Сиди, сиди.

В кабинет входят трое. Двое крупных парней в кожаных куртках вводят человека в модном белом плаще. Человек прижимает к нижней части лица белый шарф в черную клетку. Шарф и плащ забрызганы кровью.

Хирург. Посадите.

Двое в кожаных куртках сажают третьего в кресло. Из смежной комнаты выходит сестра.

Сестра. Опять лицевая?

Хирург осторожно отнимает шарф от лица пострадавшего. У него не хватает нижней губы. Виден окровавленный низ лица и золотые зубы.

Хирург. Что случилось?

Один из кожаных. Плохой человек откусил в драке.

Хирург (сестре). Танечка, третий раствор.

(Сестра выходит.)

Кожаный. Ну как, мастер, можно сделать?

Хирург. Нужна губа.

Кожаный. Губа есть.

Кожаный кивает другому кожаному. Тот осторожно вынимает из кармана целлофановый пакет. Кладет на стол, разворачивает. Там на марле, обложенной льдом, лежит губа и кожа, снятая с нижней челюсти. Хирург смотрит на это, потом на рану пострадавшего, непонимающе переводит взгляд на кожаного.

Кожаный. Понимаешь, мастер, это не совсем его губа. Но донор здоровый, ничем плохим не болел. Сделай как надо.

Кожаный вынимает из кармана пачку долларов и кладет на стол. Марк встает и выходит.

Интерьер клуба. Бар.

Маша и Лев сидят за столом. Перед Машей стоит бокал красного вина, перед Львом стакан с виски.

Маша. Я пока учусь на заочном, на будущий год перейду на очный. Замужество дает такую возможность.

Лев. Хочешь стать адвокатом?

Маша. Ни в коем случае. Я занимаюсь международным торговым правом.

Лев. Наконец-то у меня есть повод выпить за международное торговое право.

Поднимает свой стакан. Маша, улыбаясь, берет свой бокал. Они чокаются и пьют.

Маша (после паузы). Как тебе Москва?

Лев. Дорогой город.

Маша. Зато все есть.

Лев. Ну. Не все.

Маша. Практически все.

Лев. Ну, не все.

Маша. А чего здесь нет?

Лев. Нет дешевого кокаина.

Маша (после паузы). А домов сколько отреставрировали?

Лев. Да, это бросается в глаза.

Маша. А что еще бросается в глаза?

Лев. Много красивых женщин и некрасивых мужчин.

Мимо проходит саксофонист с саксофоном. Приветствуя Машу, берет несколько нот. Маша ответно поднимает руку.

Лев. Кстати, о международном торговом праве. Я в свое время в оркестре играл на виолончели. Так вот, у нас духовики знаешь чем отличались? Они умели пить без рук.

Маша. Как это?

Лев (бармену). Можно рюмку водки?

Бармен приносит рюмку водки. Лев наклоняется к рюмке, берет ее в рот и, медленно поднимая от стола, вливает в себя водку. Ставит рюмку на стол и выпускает ее из губ.

Лев. Приблизительно вот так. Самое замечательное, что этому невозможно научиться. Это как абсолютный слух: либо он есть, либо его нет.

Маша после недолгой паузы берет у Льва его рюмку, наливает в нее вина, примериваясь, наклоняется над рюмкой, осторожно берет ее в губы, медленно поднимает, выливает в себя вино и так же медленно ставит рюмку. Лев долго смотрит на Машу. Маша, улыбаясь, смотрит на него.

Лев (бармену). Две рюмки водки, пожалуйста.

Бармен ставит перед ними две рюмки с водкой. Глядя друг на друга, они берут рюмки в губы и выпивают. Ставят рюмки на стол.

Лев (смотрит на Машу). Мы не чокнулись.

Маша. Сережа, еще.

Смотрит на бармена. Бармен приносит им еще две рюмки с водкой. Лев и Маша берут их в губы, тянутся друг к другу, осторожно чокаются и выпивают.

Маша (улыбаясь). У меня тоже абсолютный слух.

Лев. Тогда пошли танцевать.

Они встают, идут в танцевальный зал. Проходят мимо большой карты мира, вокруг которой толпится молодежь. В карту кидают дротики.

Первый молодой человек. Во Францию проще. Во Францию — это фуфло. Давай в Албанию.

Второй молодой человек. На сколько?

Первый молодой человек. На пару пива.

(Кидают дротики.)

Первый молодой человек. Я у Симки вчера кокаин попробовал.

Второй молодой человек. Ну и как?

Первый. Да никак. Нос просто заложило. Как при гайморите. А кайфа никакого. Двести баксов, ..., за гайморит!

Второй. Говорят, с первого раза не берет.

Первый. Никаких денег не хватит.

Интерьер клуба. Танцевальный зал.

В зале танцуют люди. На сцене Ольга с ансамблем. Она поет. Лев и Маша танцуют.

Интерьер клуба. Бар.

Лев и Маша стоят возле карты мира. В клубе никого нет. Лев и Маша сильно пьяны. Они держат в руках по дротику.

Лев. У меня «першинг». А у тебя что?

Маша (смотрит на свой дротик). У меня тоже «першинг».

Лев. Нет, у тебя «СС-20».

Маша. Хорошо, у меня «СС-20». Куда?

Лев (разглядывает карту). Вот! (показывает пальцем.) В Швейцарию. (Маша бросает. Дротик втыкается в Португалию.)

Маша (недовольно машет рукой). Я все-таки выпила.

Лев. Зачем ты в Португалию? У нас к Португалии никаких претензий нет.

Лев бросает дротик. Дротик точно втыкается в Швейцарию.

Лев. Сто килотонн. (Бросает еще, опять попадание.) Двести. (Еще бросает). Триста. Там не то что коровы, там после этого муравьи не смогут жить.

Маша (с улыбкой). Ну ты и зверь!

Лев (ищет другие дротики). Так, что у нас еще осталось? Так, «першинги» все вышли. Что у нас еще? А! Поднимает палец. Вот что у нас осталось! (Лев, пошатываясь, подходит к бару, берет два стакана, наливает в них несколько напитков и поджигает. Маша подходит к нему.) Вот что у нас есть еще.

Маша. Это что?

Лев. Это называется «В-52».

Маша. Что это?

Лев. Американский бомбардировщик. Фокус в том, что надо успеть выпить, чтобы соломинка не расплавилась.

Лев дает Маше стакан и соломинку. Берет свой. Они быстро выпивают коктейль через соломинки.

Лев (показывает на карту). Ты мне проиграла один поцелуй.

Маша. Да? Куда?

Лев (думает, поднимает глаза). В ж...

Маша подходит к карте, начинает вытягивать свой дротик из Португалии. Карта падает на нее. Маша выпутывается из упавшей карты. Лев подходит к ней. Опускается на колени, стягивает с нее юбку с трусами, целует ее зад. Начинает целовать бедра, гладить ноги.

Маша. А правда, что хасиды трахаются через простыню?

Лев (целуя ее). Правда.

Тянет ее за руку. Маша садится рядом. Начинает целовать ее. Они ложатся на карту. Лев целует Машу, потом приподнимается на руках, смотрит на карту. Потом накрывает Машу картой как одеялом. Маша (смотрит на этикетку). Это почти святая вода. Родниковая... Родник недавно освятили. (Жадно и долго пьет из бутылки.)

Закрытый теннисный корт.

Майк и Марк играют в теннис. Майк отбивает подачу. Аут.

Марк. Пятнадцать — пятнадцать.

Подает. Они играют.

Марк. Ты, как и большинство «новых русских», думаешь, что все в жизни зависит только от твоей воли и желания. А на самом деле вы не учитываете иррациональное.

Майк. Не понял.

Марк. Молодой человек, умный, энергичный, волевой, заработал за год пару миллионов долларов. Все у него нормально. И крыша, и бизнес, и партнеры. Жизнь бьет ключом. Отличные перспективы. В один прекрасный день он заключает новый контракт, возвращается домой с букетом, входит в подъезд, а из темноты ему навстречу вылетают девять грамм. Той самой материи, которая не зависит от его ума и воли.

Майк. Это все лирика. Если будешь правильно себя вести, ничего иррационального не будет. Марк. Ты же умный мужик, хорошо зарабатываешь, что ты никак себе зубы не вставишь?

Марк. Зубы не главное в жизни.

Майк. А что главное?

Марк. Главное (он бьет по мячу) — покой (снова бьет) и воля.

Майк. Покой и воля? Кому ты нужен с покоем и волей?

Марк. Я сам себе нужен. А вот кому ты нужен?

Майк. Я нужен России. Понял? Я нужен России. А ты нужен России?

Марк бьет по мячу, целясь в Майка. Майк уворачивается и хохочет.

Марк. Я? Я не нужен России.

Бьет по мячу.

Майк. Во-во. Ты не нужен России. М... беззубое.

К Майку подходит его секретарь, протягивает телефонную трубку. Майк берет трубку и показывает ракеткой секретарю на катящиеся по полю мячи. Секретарь поднимает мячи, дает Майку.

Майк (в телефон). Все трое? Точно? Скажи, что я еду.

Секретарь уходит. Майк бьет ракеткой по сетке.

Майк (себе). Мы их сделаем, Майк, ты сделаешь их, ты сильный, ты сделаешь их, Майк!

Выход из спортивного комплекса. День.

Марк и Майк выходят из спортивного комплекса. Садятся в «Мерседес» Майка. Марк полулежит на заднем сиденье. Майк сидит рядом с шофером. Машина едет по Москве. Проезжает мимо храма Христа Спасителя.

Марк (посмотрев на храм). Кстати, о вере.

Майк. О ком?

Марк. Не о ком, а о чем. Вот храм, например.

Майк. Я жертвовал на храм.

Марк. С какой целью?

Майк. Когда построят храм, будет больше веры.

Марк. Не уверен.

Майк. А ты ни в чем не уверен. Ты знаешь, что такое вера? Вера это как... Ну вот перед тобой куча грязи. Большая такая куча. И ты по колено стоишь в этой грязи и разгребаешь ее руками, и тебе кажется, что кругом одна грязь, грязь. А вдруг — раз, и под ней течет чистый хрустальный ручей. Вот это и есть вера.

Марк закуривает и смотрит на плотный стриженый затылок Майка.

Улицы Москвы. День.

Машина едет по улицам Москвы, останавливается возле дорогого китайского ресторана.

Майк. Мне только зайти и выйти.

Он выходит из машины, охрана идет за ним. Швейцар в цилиндре и ливрее распахивает тяжелую дверь.

Вестибюль ресторана. День.

Майк поднимается по мраморной лестнице и входит в зал ресторана.

Ресторан.

За единственным сервированным столом сидят трое вальяжных господ. Они неторопливо закусывают. У окна сидит коммерческий директор Майка с дипломатом и тубусом на коленях. Поодаль виднеются охрана и официанты. Майк быстро подходит к столу, здоровается с сидящими.

Человек с бородой. Пообедаешь с нами?

Майк. Спасибо. Я сегодня голодаю. Получено заключение экспертной группы. Если в этом месяце мы открываем финансирование, запуск будет в конце декабря. Вес их стандартного спутника — 800 килограммов. Это на 70 килограммов легче штатной боеголовки. Их программа — минимум 8 спутников, максимум — 12. С Министерством обороны у меня были предварительные переговоры. Там вообще не будет никаких проблем. В Америке запуск такого спутника стоит 110 миллионов. Во Франции — 120, в Китае запускают за 70, но там низкая надежность и очень высокая цена страхования. У них взорвались уже две ракеты. Наш Минкосмос запускает по 60, но у них все расписано на четыре года вперед. А мы будем запускать по 42. Причем это совершенно безопасно. Хоть из центра Москвы. Сережа, покажи.

Коммерческий директор вынимает из тубуса таблицы и изображение баллистической ракеты мобильного базирования в предстартовом состоянии. Разворачивает и показывает сидящим.

Майк. Минобороны хочет 80 процентов. С понедельника я начинаю с ними плотно работать, и я гарантирую, что прогну их до 70. Это я сделаю. Но даже если прикинуть по 80 процентам, то у нас остается 11 лимонов с каждого запуска, то есть 88 за календарный год. А вы напрягаетесь из-за трехмиллионного кредита. Речь идет о громадной перспективе. У Сережи все это есть на бумаге. Сережа, прочти нам.

Коммерческий директор достает из кейса документацию, готовится читать.

Человек с бородой. Не надо. Оставьте нам, мы ознакомимся.

Майк. Будущий век — это век коммуникаций. (Берет со стола два сотовых телефона.) Через три года каждый бомж сможет позвонить в Нью-Йорк из своего подземного перехода. Надо думать о перспективе. Надо работать на будущее. Мой долг — эти три лимона — это мелкая дробь. Давайте отсрочим на год. Сережа!

Коммерческий директор кладет на стол бумагу.

Человек с бородой (бегло просматривает, смотрит на человека в очках). На год?

Человек в очках. На полгода.

Майк забирает бумагу, протягивает коммерческому директору.

Майк. Переделай на полгода. (Встает.) У нас получится. Сто процентов! (Выходит, вслед за ним выходит коммерческий директор.)

Вестибюль ресторана. День.

Майк спускается по лестнице, на ходу правым кулаком бьет по левой ладони.

Майк. Вот так! Вот так!

Ресторан. День.

Человек с бородой (официанту). Подавайте горячее. (Кивает охраннику.)

Охранник отодвигает бумажную ширму. За ширмой сидят два пожилых человека. Коломиец похож на инженерно-технического работника, Левашов — на представителя оборонной номенклатуры.

Человек с бородой (показывает рукой на стол). Прошу вас, господа.

Левашов и Коломиец садятся за стол. Официанты подают жаровню с кипящим маслом, сырое мясо, чашу с сырым яйцом. Сидящие за столом нанизывают кусочки сырого мяса на стальные прутья, макают в яйцо и опускают в кипящее масло.

Человек с бородой (Левашову). Мы слушаем вас, Виктор Иванович.

Левашов. Может быть, сначала Игорь Сергеевич выскажется.

Коломиец. Технически это вполне возможно. Могу вам составить обоснование. Если все делать нормально, можно запустить и раньше. Идея вполне.

Человек с бородой. Виктор Иванович.

Левашов (с интересом обжаривая мясо в кипящем масле). Ну, я вам так скажу. Хоть я этого человека лично совсем и не знаю, он у меня не вызывает доверия. Думаю, не вызовет и у моих коллег. Я полагаю, что он не справится.

Пауза.

Человек с бородой (Левашову, с улыбкой). Не надо переживать. Мясо должно просто потерять свой цвет.

Сидящие за столом молча едят.

Сад возле клуба. День.

Другая сторона сада. Большая заколоченная сценическая коробка красного цвета. Пустырь. Пространство возле коробки огорожено забором, там бог весть с каких времен свалены бетонные блоки, остатки когда-то начавшейся, но так и не состоявшейся стройки. Вокруг пыльный пустырь, на пустыре бульдозер, машина с раствором и подъемный кран. Рядом два пассажирских автобуса с уже одетыми в балетные костюмы балеринами.

Несколько машин телевидения. В стороне столы, на которых стоят фужеры с вином. Рядом приглашенная публика, чуть в стороне случайные прохожие, посетители сада и дети на велосипедах. Среди присутствующих на презентации Ирина, Маша и Ольга.

Подъезжают две машины Майка и автобус с артистами балета. Телевидение тут же устремляется к ним. Из машины выходит Майк. Майк подходит к автобусу артистов. Дверь автобуса открывается.

Майк. Друзья, прошу! Проходите, будьте как дома! Прошу! Прошу вас!

Балерины в пачках и балеруны выходят из автобуса. Майк поддерживает балерин под руки. Охранник включает большой магнитофон. Из динамиков звучит музыка из балета Минкуса «Дон Кихот».

Майк берет радиомикрофон. Пока он говорит, мы видим лишь его артикуляцию, голос же несется из двухметрового, стоящего в стороне динамика.

Майк (заложив руки в карманы). Друзья! Я уверен, что сегодняшний балет войдет в историю русского балета. То, что вы видите за моей спиной... (показывает большим пальцем за спину)... было заложено в пятнадцатом году. Строилось, но было остановлено из-за, если говорить современным языком, несостоятельности спонсоров. Основатель этого ансамбля, господин Летичевский, в те времена собирался построить здесь театр, но вскоре был обложен кредиторами и, по преданию, улетел от них на воздушном шаре. За семьдесят лет правления коммунистических монстров здесь не только не было ничего построено нового, но, как вы хорошо знаете, была вообще разрушена всемирно известная традиция русского балета.

Все лучшее, что было в русском балете, уехало на Запад. Все, что осталось нам,— это изъеденный молью XIX век. А мы, между прочим, уже стоим на пороге XXI века. Так вот именно сегодня мы собрались с вами здесь для того, чтобы прорубить окно в русский балет XXI века.

Майк кивает охраннику, тот подает ему кирку. Майк берет ее, размахивается и начинает прорубать отверстие в заколоченной сцене. Появляются четверо рабочих с отбойными молотками и начинают активно помогать Майку. Шум отбойных молотков перекрывает музыку Минкуса. От стены летят куски кирпича и клубы пыли. Майк с киркой в руках спрыгивает вниз. Рабочие быстро обрушивают часть стены, открывая темный проем. К проему подходят артисты балета, в центр встает Майк, их фотографируют. Подносят бокалы с шампанским. Майк чокается с артистами, выпивает и бросает бокал оземь. К нему подходит оператор с телевизионной камерой.

Майк (в телевизионную камеру). С этой минуты на этом месте начаты строительные работы по возведению нового театра и здания новой балетной школы. Работы будут вестись в три смены, и через год я приглашаю всех любителей русского балета на первую национальную премьеру балета Игоря Стравинского «Жар-птица».

... Вы увидите прелестных девушек — бабочек, как бы земных бабочек, бабочек, которые хотят подняться, полететь над всем нашим сложным миром, но... они... не в силах оторваться от... (думает) ну... всего этого.

Майка обступают корреспонденты.

Первый корреспондент. Господин Ковалев, скажите, пожалуйста, что вас побудило взяться за такое большое предприятие?

Майк. Любовь к русскому балету.

Второй корреспондент. Сколько это будет стоить?

Майк. Много.

Третий корреспондент. Скажите, а как к этому относятся в вашей семье?

Майк. Моя невеста меня полностью поддерживает.

Майк видит высокого седого старика с длинными волосами. Подходит к нему, пожимает руку.

Майк. Как я рад, что вы пришли.

Лев с бокалом в руке подходит к Маше.

Лев. Может, хватит придуриваться?

Маша. Ты сам придуриваешься.

Лев. Я не придуриваюсь. Я все помню.

Маша. Что ты помнишь.

Лев. Шесть лет назад.

Маша. А что было шесть лет назад? Месяц в Крыму со школьницей.

Лев. Не было, да?

Маша. Не было. А тебе когда больше понравилось — вчера или шесть лет назад?

Лев. Шесть лет назад.

Маша. Почему? Тогда уже было?

Показывает рукой.

Лев. Сволочь ты!

К ним подходит Майк.

Майк (Льву). Что, что-нибудь не то?

Лев. Майк, а может, это ты деньги подменил, пока я руку под холодной водичкой держал?

Майк. О деньгах разговор впереди.

Рядом со Львом стоят две молоденькие девочки с полным господином.

Первая девочка. Сухое.

Вторая девочка. Нет. Полусухое.

Полный господин. Вы действуете мне на нервы.

Когда съемка закончилась, несколько балерин спрыгивают с бетонного блока. Одна из них попадает ногой в кучу с раствором. Крики и хохот. Подруги и охранники помогают ей вытащить ногу из раствора. Нога ее по колено в растворе. Все поворачиваются и подходят посмотреть, что случилось. Охранник поливает ногу балерины водой из шланга. Раствор сходит с ее ноги.

Фотопробы Игоря Мухина предоставлены агенством Телекино, фото Л. Шерстенникова