Московский концептуализм — если не главное (тут можно ниспровергать и спорить), то, несомненно, самое громкое и лучше всего изученное явление русского искусства второй половины прошлого века. Благодаря сотням выставок, ретроспектив, исследований, мы очень хорошо знаем, как работает концептуальное искусство, как оно может быть сделано. Парадокс в том, что точка его рождения для нас остается предметом туманной реконструкции. В меньшей, конечно, степени, чем для русских художников 1970-х, сновидчески перенимавших мираж концептуальности у нафантазированного, воображенного Запада. Но все же.
Фото: John Baldessari
Фото: John Baldessari
Фото: John Baldessari
Фото: John Baldessari
У российского зрителя уже в новое, постсоветское время было гораздо меньше возможностей увидеть вживую американский концептуализм, чем, скажем, абстрактный экспрессионизм или поп-арт. Причиной тут, возможно, был своего рода культурный страх, неосознанная боязнь, что авторитет московских классиков пошатнется при публичном столкновении с их старшими кузенами. Впрочем, это — теории заговора. Как бы то ни было, выставка Балдессари — не первый, но довольно решительный шаг к исправлению ситуации: она открывается одновременно с новым большим проектом Кабакова, а встреча московского и калифорнийского концептуалистов будет одним из главных событий большой программы в "Гараже".
'Double Vision: Warhol (Violet & Yellow)', 2011
Фото: John Baldessari
Впрочем, более красивой парой к Балдессари, может, был бы даже не Кабаков, а недавний юбиляр Эрик Булатов. Поле эксперимента обоих — по крайней мере в ранний период — было очень похожим: втягивание в пространство современного искусства бытовой, нехудожественной фотографии, текст как предмет живописи, изучение картины как знака, указателя. Однако мы, хорошо знакомые с московским концептуализмом, находимся по отношению к Балдессари в немного странном положении: вынуждены делать некую дополнительную редукцию, стараться не вчитывать в его искусство критику идеологии. Легче всего увидеть это как раз на примере текстуальных работ. Картины-надписи Балдессари (а именно он изобрел этот жанр) не были лозунгами, плакатами, инструкциями. Они были картинами — ничем кроме этого. Одна из них прямо гласила: "Из этой картины изъято все, кроме искусства. Никакие идеи в ее производстве не участвовали".
Вообще, все, что делал Балдессари — живопись, фотографии, перформансы, видео,— было внутри концептуальных установок максимально близко к чистому искусству, в смысле не эскапизма, а сгущения — малевичевского "белого на белом". Только чистота у него оборачивалась не величием, тотальностью, а тихой улыбкой, своего рода гигиенической практикой. Единственной возможной клятвой была клятва "не делать больше скучного искусства" (это обещание художник бесконечно и покорно писал в одном из самых известных своих видео — на манер Барта Симпсона в заставке известного мультсериала).
Отказ нового искусства в версии Балдессари от притязаний, амбиций — любых, в том числе и критических, был в 1960-х странен даже для своих. Джозеф Кошут, например, и вовсе считал его вещи зловредной пародией на нарождающийся "серьезный" концептуализм. Балдессари не хотел делать концептуальное искусство еще одной глубокой интеллектуальной практикой, в том, что он делал, была своего рода аскеза несерьезности, сбитого толка.
'Double Play: My Coloring Book', 2012
Фото: John Baldessari
Эта сосредоточенная шутливость сохраняется и во всех его более поздних вещах. В том числе и в новейших работах. В основном это картины с противоречащими изображению подписями (над этим форматом с парадоксальным единством-разногласием текста и изображения Балдессари работает уже много десятилетий, и здесь он забавным образом кажется предшественником низовой интернет-культуры мемов, хотя ее носители вряд ли об этом подозревают). Те серии, что приезжают в "Гараж", посвящены истории живописи — вполне естественному предмету для размышлений восьмидесятилетнего художника. Однако Балдессари здесь настойчиво сбивает привычное восприятие шедевров: мешает их элементы друг с другом, подписывает фрагменты картин одного мастера именем другого, устраивает невозможные коллаборации и встречи. От этих вещей не стоит, наверное, ожидать удивительных открытий, когнитивного шока — но они на то и не рассчитаны. Умные забавы же получаются у Балдессари по-прежнему замечательно.
"Гараж", с 21 сентября по 24 ноября
