Вера Красовская, балетный историк и критик, профессор, выпускница Вагановой 1933 года: С ученицами Ваганова особо не церемонилась. Всегда была весьма резка и остра на язык. Но что удивительно — почти никто не обижался. Танцовщиц, от солисток до маленьких учениц, величала исключительно "дурами" — это превратилось в нечто, как будто бы вполне предусмотренное этикетом.
Дверь ее маленького кабинетика в училище выходила прямо в репетиционный зал. Агриппина Яковлевна иногда нарочно затягивала начало урока. Мы, уже переодетые, ждем, ждем — она не выходит. Вдруг кто-то замечает, что сквозь замочную скважину на нас смотрит зеленый глаз. Пулей подлетаем к палке и начинаем делать plie. Только после этого появляется Агриппина Яковлевна.
Думаю, что доживи Ваганова до наших дней, она пересмотрела бы свою систему — изменила бы свое отношение к работе стоп, к шагу. Нам, например, строго запрещалось драть ноги наверх и растягиваться у палки. Впрочем, однажды Ваганова задала нам, ученицам, комбинацию ronds de jambe par terre, после которой надо было сесть в шпагат. Ваганова всегда была экспериментатором — ей хотелось посмотреть, можно ли это сделать. Выполнили все, так как вне класса потихоньку пробовали шпагат.
В обращении с ученицами Агриппина Яковлевна была не чужда некоторой театральности, что ли. Вот пример. Таля Дудинская, гораздая на шалости, как-то в очередной раз провинилась. Закончился класс:
— Дудинская, останься.
Таля очень воодушевлена: наверное, думает, дадут что-то в театре танцевать. Подходит. Ваганова, повернувшись к зеркалу, поправляет прическу и так, между прочим:
— Дудинская, что ты собираешься делать после училища?
— Работать, Агриппина Яковлевна.
— Где работать?
— В Мариинском театре,— уже лепечет Таля.
— А что ты там собираешься делать?
— Танцевать.
— Танцевать?! — Ваганова резко поворачивается.— Так почему же ты... — и так далее.
Таня Вечеслова, обиженная на театральные притеснения, как-то подала Вагановой список своих ролей: у меня, мол, большой репертуар, а в текущих спектаклях занята мало. Агриппина Яковлевна внимательнейшим образом все это изучила. Медленно, даже торжественно свернула в трубочку и подала свиток Вечесловой: "На, дура. Кто это тебе, интересно, написал?"
К самой знаменитой своей ученице — Улановой — относилась прохладно. Отчасти потому, что Уланова мало походила на вагановский идеал танцовщицы. Но главная причина: Уланова постоянно повторяла, что в профессиональном плане всем обязана матери, Марии Романовой. Но у матери она занималась только в средних классах, а у Вагановой — в старших, затем в театре. Галина позиция, естественно, раздражала Агриппину Яковлевну.
До войны артисты одевались плохо, бедно. Когда Уланова сшила беличью шубку, весь театр бегал посмотреть. После чего живо обсуждали. В это-то время в Ленинград приехала погостить красавица Елена Тангиева. Вагановская ученица, она вышла замуж за иностранца (до войны Прибалтика все еще была заграницей) и укатила с ним. На спектакле она, в мехах и бриллиантах, сидела рядом с Вагановой в директорской ложе. Я, по примеру многих артистов, прилепилась где-то сбоку. Внезапно Тангиева наклоняет свою прекрасную голову к Агриппине Яковлевне и самым светским тоном интересуется: "Почему декорация шатается? Так и положено?" Груша взрывается: "Вот дура, привязалась. У меня утром урок, потом репетиция. Я пришла домой, выпила за обедом водки и — в театр. У меня сейчас все шатается!"
А вместе с тем, Грушу все обожали. Кажется, только она могла серьезно советовать ученице перед свиданием посидеть в темной комнате, чтобы расширились зрачки и глаза стали красивее.