За
"До сорока с небольшим Павел Лунгин был тем москвичом, про которого сочиняют страшные истории немосквичи. Греб шальные гонорары за сценарии про советскую власть в Хакасии (дельные, между прочим, подростковые истерны), купечествовал и краснобайствовал в кабаках творческих союзов. Никто б не удивился, явись он в собрание под цыганское "ай-нанэ" и напои лошадь крюшоном. Москвич, одним словом; видали мы таких. Как вдруг случилась свобода радостно у входа и востребовала этот столичный ночной темперамент, помноженный на купринское знание изнанки блестящего мегаполиса, на смачный язык профессоров, мастеровых и жандармов, на библиотечное детство и шалую любовь к мокрой мостовой в разлитом электричестве, к апельсинам россыпью в переклик с Хуциевым и Аксеновым, к маслянисто-зеленой окраске полуподвалов и луна-парковой кичухе, к аквариумам последних троллейбусов и погромным рейдам люберецких громил".
Против
"Тут следует говорить скорее о классовой ненависти, особой фобии по отношению к простому человеку... По Лунгину, простой человек если пьет водку, то обязательно неряшливо, чтоб по лицу растекались слюнявые струйки. Если закусывает, то чавкая квашеной капустой. Если ест торт, обязательно откусит больше, чем нужно, и кремовая подковка противно прилипнет над верхней губой".