В Государственном Русском музее открылась выставка с провокативным для привычного к звучным именам на афишах экспозиций классического искусства зрителя названием "Неизвестный художник". Более 200 живописных и скульптурных работ из фондов музея объединены здесь только тем, что не приписаны никакому конкретному автору. О жизни и смерти автора как такового размышляла, глядя на выставку, КИРА ДОЛИНИНА.
"Н. х." ("неизвестный художник") — традиционная формула музейного быта. Так обозначают неатрибутированные произведения в каталогах, в экспликациях, на табличках в залах. Вещи эти негласно, но как-то совершенно очевидно для взгляда неспециалиста таким обозначением отсылаются на периферию зрительского сознания и остаются прежде всего материалом для штудий узких специалистов. Между тем идея анонимизации истории искусства имеет свою более чем почтенную историю. Еще на рубеже XIX и XX веков великий искусствовед Генрих Вельфлин объявил возможной "историю искусства без имен". Ему представлялось, что смена художественных стилей, то есть законы развития художественной формы, не связана с конкретными личностями, но имеет общеисторический, "объективный" характер, предопределенный различными способами видения в различные исторические эпохи.
Для искусствоведения — науки, мало того что до Вельфлина практически и не существовавшей, так еще и построенной почти исключительно на перечислении великих имен, нанизанных на хронологическую линейку, как яркие бусины, — это прозвучало почти как оскорбление. С теории Вельфлина пошел весь формализм и структурализм, а Барт вовсе через полвека объявит про смерть автора, но "история искусства без имен" приказала долго жить. Ничего нет привлекательнее созерцания полотен, под которыми стоят подписи великих мастеров. Не говоря уже о художественном рынке, но любой издатель, редактор, пиарщик, музейщик, галерист знает, что имена Рембрандта и Ван Гога способны заставить людей идти, читать, покупать почти любую муть, на которой они значатся. Ну а о Леонардо да Винчи и говорить не приходится.
Однако есть в истории искусства заповедные уголки, где имена, может быть, и были бы нужны, да их никто не знает. В русском искусстве такой зоной анонимности является почти все искусство Нового времени — с XVII по начало XIX века. Иконопись сюда причислять не стоит, там другие отношения с авторством, а позже означенного периода работы "н. х." хоть и имеются в изрядном количестве, но это больше связано со спецификой попадания вещей в собрания (оголтелая большевистская национализация уничтожала не только владельцев, но и память об авторах отнятых у них произведений искусства).
Выставка в Русском музее в этом смысле роскошна как никогда. Зал за залом занимают парсуны и портреты, на которых хоть и построено профессиональное знание о начале европейского периода отечественной культуры, но в таком количестве их мало кто воочию видел. Эти странные, то страшные, то испуганные, то застылые, то кривляющиеся, то человеческие, а то и ангелические лица создают удивительный хоровод, способный рассказать о допетровской и петровской Руси нечто абсолютно ускользающее в исторических документах и научных текстах. Знаменитая "Преображенская серия" с друзьями, а то и недругами молодого Петра, портреты князей Репниных, огромная подборка портретов членов семьи Романовых самого начала ее царствования. Да, в истории искусства есть несколько имен художников того времени, которые почитаются как вершина данного периода. Но нынешняя выставка доказывает избыточность информации об авторстве в данном случае: небольшой раздел, который демонстрирует полотна, обретшие авторов в результате подготовки к выставке и иных последних исследований, прямо скажем, самый на ней неинтересный. Массовость материала делает свое дело куда убедительнее — это такая подлинная, "объективная", страстная история искусства, что даже дух захватывает.
Более поздние хронологически разделы выставки ("Мундирные портреты", "Детский портрет", "Купеческий портрет", "Портреты духовных лиц", "Портреты и автопортреты художников", "Жанровые полотна, интерьеры, натюрморты", "Историческая живопись", "Аллегорические полотна", "Городской пейзаж") не равновелики, но некоторые тоже очень хороши. Мундир в России явно больше чем мундир, и читать по мундирным портретам — одно удовольствие. Частные, в большинстве своем, детские портреты в таком изобилии — целая микроистория русского искусства. Купеческий быт через отражение в живописи — блистательный материал. Сказать, что кураторы воспользовались всеми возможностями, которые дают внимательному зрителю собранные ими произведения, ни в коем случае нельзя — уровень сопровождающего выставку письменного материала популярен иногда до какого-то совсем уже неуважительного к публике предела. Но сама идея выставки столь хороша, что публика все простит и сама все додумает. Самообслуживание нынче в моде.