"Шепот, тихое дыханье" уже слышались вам ночью в собственной прихожей? И вы к тому же начитались перед сном криминальной хроники? В таком случае вы уже наверняка грезите о железной двери. Подождите ее заказывать, не выяснив все нюансы договора. Вполне вероятно, что события (или — замок в новой двери) повернутся таким образом, что участь узника Шлиссельбурга покажется вам завидной и прекрасной — камеры все-таки, в принципе, открывались и, кроме того, заключенных даже выводили на прогулку.
Я глянул окрест — и "душа моя уязвлена страданиями стала". До занесенного свежим снежком тротуара, на котором я так хотел оказаться (вовсе не "тушкой или чучелом", как предлагалось в бородатом анекдоте), было еще пять этажей. С двух сторон моего балкона была кирпичная кладка. Нижний балкон был наглухо застеклен, и смешно было предполагать, что его хозяева внезапно догадаются о моей горькой участи и выглянут наверх. До ближайшего соседнего балкона расстояние такое, что вряд ли даже профессиональный каскадер рискнул бы туда долезть, допрыгнуть, доползти по отвесной стене. Долететь? "Почему люди не летают?" — неверная жена в пьесе Островского сто лет назад уже размышляла на эту тему. Итак, я бросил окурок вниз, поймав себя на том, что провожаю его завистливым взглядом, и вернулся в квартиру.
На моей холостяцкой кухне сидело очаровательное создание по имени Маргарита в ресничках, кудряшках и бантиках и заливалось слезами. Дело было в том, что накануне я пообещал Маргарите, завалившей зачет по литературе, пересказать работу Михаила Бахтина "Франсуа Рабле". И вот, по дороге в университет, она забежала ко мне с точным расчетом через полчаса, проглотив чашку кофе и мой пересказ — что же это такое смеховая культура и карнавальное сознание, — покинуть мой гостеприимный дом. Полчаса прошли прекрасно, но когда я проводил Марго до двери, подал ей пальто и повернул ключ нового сейфового замка на только что установленной железной двери, оказалось, что дверь не открывается. Я попытался открыть замок еще раз — опять безуспешно. Короче, мы оказались запертыми на шестом этаже днем в пятницу, и что делать, было совершенно непонятно.
Я проклинал своего одноклассника Павлика, который сосватал мне эту дверь, а точнее, эту фирму с загадочным названием ТОО СВК. Своей дверью Павлик был чрезвычайно доволен. "Понимаешь, старик,— говорил он,— чувствуешь себя в совершенной безопасности — райское наслаждение. И потом, что такое в наши дни 450 тысяч?". Он еще затащил меня к себе в гости — к слову, Павлик живет через два дома — и с гордостью продемонстрировал свой новый, обтянутый дерматином, железный занавес. Мы вместе покрутили замки — верхний сейфовый, и нижний — обыкновенный. Они щелкнули запорами, как зубы волков, осатаневших от мороза и голодухи в новогоднюю ночь. Короче, я поддался на Павликовы доводы и позвонил в контору ТОО СВК. Буквально через день на пороге моего, пока еще не укрепленного железом и сталью, жилища возник веселый парень, который обмерил мою старую деревянную дверь и косяк. Тогда же мы сообща оформили договор. Фраза: "Фирма не несет ответственности за качество замков" — почему-то не вызвала у меня подозрений. Видимо, потому, что мне сразу же объяснили, что все замки у фирмы индивидуальные. Такого замка и ключа, как у меня, не будет больше ни у кого в Москве — поэтому думать, что это чудо современной техники может каким-то образом подвести, по словам представителя фирмы, было "просто смешно". Зато срок гарантии длиной в год - развеселил. "А через год что — дверь сносится?"-- спросил я и, естественно, вспомнил о поясе невинности на одной из героинь Маркеса, там, кажется, тоже без железа не обошлось. "Нет, — сказал парень из фирмы, — просто бесплатно обслуживать не будем". Видимо, ограниченность ответственности в фирме понимали по-своему и мерили ее замками.
А еще через неделю, то есть именно сегодня утром, мне привезли новую железную дверь и железный же косяк. Пока рабочие ее устанавливали, тот же самый хлопец рассказал, что вчера они ездили вызволять какого-то мужика на Ленинский — тот закрылся, а отпереться не может. И надо же, такая отличная сталь на двери — автоген ее, заразу, не берет. Мы вместе обсудили достоинства моей новой двери. Я расписался в копии договора, что дверь мне установили. Подмел известку (вообще притолока являла печальнейшее зрелище — надо будет белить заново). И тут пришла Маргарита.
— ...Давай позвоним тебе в университет, что ты опоздаешь, — предложил я. Да и мне самому надо было сообщить на работу, что задержусь из-за этой петрушки с дверью. — А потом я созвонюсь с фирмой — пусть приходят и открывают как хотят. — Я надеялся, что до автогена дело все-таки не дойдет.
Марго промокнула носовым платком потекшую тушь и сняла телефонную трубку.
— Слушай, — оторопело сказала она и протянула мне телефон, — он у тебя что, не работает?
В трубке стояла полнейшая тишина — как будто мой телефон был напрямую связан с космосом. С таким же успехом я мог бы пытаться поговорить с утюгом или с моим ризеншнауцером Сэнди. Все ясно: бравые ребята, устанавливая дверь, повредили телефонную проводку. Марго смотрела не меня беспомощно и с ненавистью. И тут я почувствовал, что какая-то тончайшая металлическая нить начинает перекручивать мое сердце, затягивая его туже и туже. Импортный валокордин помог, и минут через пять я уже мог спокойно рассуждать. Ладно моя работа и Маргаритин зачет — это все ерунда, а как мне выгуливать Сэнди? Он пес воспитанный и с шестимесячного возраста отучен делать лужи дома.
Маргарита осталась на кухне жарить картошку (есть что-то надо!), а я пошел искать карандаши. Я где-то читал: чтобы замок лучше работал, надо в него вдуть графитовую стружку. В полнейшей тишине мы с Маргаритой расчленили найденный карандаш и настрогали лезвием графитный стержень. Сложив лист бумаги пополам, чтобы получился узкий желобок, я нежно вдул графитовую пыль в скважину и, чуть помедлив, попытался повернуть ключ. Тщетно. "Может быть, машинное масло?" — предположила Марго. Масло закапывала уже она. Но и это не помогло. "После всего этого ты будешь должен на мне жениться", — сказала Марго, поправляя плечом кудряшки (в руках она держала протекающую масленку) и размазывая машинное масло себе по щеке. "Хоть сейчас", — сказал я, и она, кажется, струсила, потому что сразу ретировалась на кухню.
Я опять вылез на балкон. Я глядел вниз и вспоминал про жившего в античной Греции Эмпедокла, который бросился в кратер Этны, потому что твердо верил в переселение душ, а жизнь в этой ипостаси ему разонравилась. Мне все происходящее тоже мало нравилось (и даже очаровательная Марго начала меня раздражать, как только я представил, что она будет сидеть у меня дома, пока мы не разберемся с этим заклинившим Сезамом), но в переселение душ я — в отличие от Эмпедокла — не верил. Может, покричать?.. Внизу я увидел соседку с третьего этажа, которая как раз, судя по кошелке у нее в руках, шла из магазина и заворачивала в подъезд. "Клавдия Петровна", — завопил я что есть мочи. Сэнди зашелся в бешеном вое и начал на меня так скакать, что едва не опрокинул меня с балкона. На наш безумный ор прибежала Марго со сковородкой в руках, решившая, как она потом объяснила, что я сошел с ума. Но Клавдия Петровна никак не отреагировала на вопль с небес и степенно прошлепала в подъезд.
Что сказать еще? Вечер прошел тихо, почти по-семейному. Если не считать моих безумных и бесплодных воплей на заснеженном балконе в попытке как-то связаться с внешним миром. Надо ли говорить, что кончалась пятница и фирма, осчастливившая меня дверью, в субботу и воскресенье не работала. Скулившего пса я выставил на балкон, и он все понял, как надо. Но не только мои вопли, но и золотой дождь с моего балкона не заинтересовали тех, кто пробегал внизу. И тут я понял, что для того, чтобы услышать глас с небес, недостаточно, видимо, самого гласа и вторичных признаков, что там наверху что-то есть. Нужно еще что-то, как сказала мне в девятом классе моя подружка, когда мы целовались, как сумасшедшие, у нее в подъезде. Но я тогда был слишком невинен.
Марго, растянувшись на диване, читала "Франсуа Рабле" Бахтина. Я в соседней комнате играл в преферанс с компьютером. На часах было около одиннадцати. И вот, в очередной раз по дороге на кухню ("Я и не знала, что ты столько ешь," — прокомментировала мое передвижение Маргарита), я механически повернул ключ в двери, мимо которой проходил. И - о чудо! — архангелы протрубили в свои золотые трубы, небеса разверзлись, осыпав меня лилиями и незабудками, и благодать сошла на мой дом — ключ мягко повернулся и дверь распахнулась. Как солдат второй мировой, две недели плутавший по дремучему лесу и болотам, жравший собственные ремни и лягушек, и наконец ободранный, голодный, с безумным блеском в глазах вышедший к своим, я стоял на пороге своего дома и тяжело дышал. "Маргарита",— слабым голосом позвал я.
...Я проводил девушку до мотора. На прощание мы с чувством обнялись, как люди много вместе перестрадавшие. Сэнди носился по снегу, как сумасшедший. Похлопав по карманам, я отыскал пачку сигарет и зажигалку, закурил и тут в ужасе, краем сознания, понял — ключа у меня в кармане не было. Вспоминая детально, как мы с Марго выходили из квартиры, я сообразил, что в эйфории я просто захлопнул дверь. Хорошо хоть, что не на сейфовый замок, а на обыкновенный.
Как еще полчаса назад я страстно мечтал оказаться за дверью своего дома, так же отчаянно я хотел теперь попасть домой. Надежда, что дверь не захлопнулась, не оправдалась. Я подергал ручку — какой уже раз за день — дверь не подалась. После недолгого размышления я поплелся к Павлику. К моей удаче, он оказался дома.
— А ты что, к телефону не подходишь? — радостно завопил он с порога, не обращая внимания на мой унылый вид. — Я тут тебе названиваю. Ну, как дверь?
Не буду цитировать, что я ему ответил. Через четверть часа, вооружившись отвертками и еще кой-каким инструментом, мы отправились ко мне. Ковыряние в замке ничего не дало. "Черта-с два ее так откроешь", — гордо сказал Павлик. "Да, эту песню не задушишь, не убьешь. "Единственный способ — взорвать", как рекомендовал Маяковский", — сказал я. Мы курили, глядя на дверь. Павлик крутил на пальце связку своих ключей. "А чего на свете не бывает", — сказал он неожиданно и, выбрав из связки ключ от того же, как у меня, нижнего замка, вставил его в скважину. "Сломаешь свой ключ, и мы останемся ночью на улице уже вдвоем", — сказал я. Ключ вошел в замок, как в родной. Весело и выжидающе глядя на меня, Павлик начал его медленно поворачивать. В замке произошло какое-то движение, раздался характерный щелчок — мы стояли перед открытой дверью на пороге моей квартиры.
Мои ключи, единственные и неповторимые, от моего личного — индивидуального! — замка лежали в прихожей на подзеркальнике.
ИВАН ШТРАУХ