По мнению журналиста Николая Загнойко, проведшего в заложниках у чеченцев три месяца, главным уроком этого драматичного исторического эпизода стало осознание того, что "человек важней государства, человек древней государства". Тема косвенно, но отчетливо рифмовалась с визитом Бориса Ельцина в Петербург: приуроченная к дню рождения Пушкина поездка дала власти возможность отвесить глубокий поклон в сторону русской культуры.
В ней тема отношений индивида с государством — постоянная, ведущая. Наши телеаналитики, в силу служебного положения совмещающие в себе обе стихии — личностно-культурную и официозно-государственную, интерпретировали события по-разному. Мне показалось, что симпатии Доренко и Сванидзе — на стороне "счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой"; Евгений Киселев же, напротив, тяготеет к "государственному призраку". Соответственны и стили: сумрачный Доренко изобразил нечто импрессионистически-мрачное, навроде Ван-Гоговых "Едоков картофеля", минималист Сванидзе хотел, чтобы было как у Брейгеля, но получился даже не Филонов, а Кандинский. Реалист Киселев ограничился Бродским — просто и ясно, "Нарком на лыжной прогулке".
Ключом пушкинско-питерского фрагмента "Времени" был перифраз строки Саши Черного: Доренко уверенно предрек нам грядущий грандиозный "портрет страны на фоне Пушкина". О несомненной гомерической пошлости будущей юбилейной пушкинианы даже и спорить нечего: как ни старайся, а юбилеи — жанр такой. Остается только мечтать: будут, надо думать, и духи "Ароматы Пушкина", и какой-нибудь банный комплект "по пушкинским местам". Пушкинская символика (что бы это могло быть? не иначе раскрытая книга с перышком либо, может, бакенбард) займет те места, где теперь красуются цифры 850. Словом, как справедливо заметила корреспондентка ОРТ в репортаже из Питера, "Пушкину предстоит испытание юбилеем".
Сванидзе предпочел остаться ближе к пушкинскому тексту: огромный фрагмент его передачи иллюстрировал "Пиковых дам" — собственно пушкинскую, Чайковских, Любимова. Цитата, определившая настроение "Зеркала", была из Пушкина: "Игра пошла своим чередом" — что, надо сказать, для текущей аналитики излишне философично и оттого несколько банально.
"Итоги", как и "Зеркало", воздав "Пиковой даме" в постановке Юрия Любимова, все же предпочли не вдаваться в культурологические дебри и остались в рамках политического реализма. Тем более что в случае Любимова к этому есть все основания. По несколько грубоватому замечанию репортера, тут "театральная премьера и политический скандал — как шампунь и кондиционер, в одном флаконе". Вспомнив историю со статьей А. Жюрайтиса в "Правде", Киселев заметил о постановке: "Определенно не та 'Пиковая дама'. Масть, однако, не изменилась". Скрытая отсылка к Гоголю ("другой 'Юрий Милославский'") сделала бы честь Сванидзе — но, кажется, пост директора ВГТРК отнимает у ведущего "Зеркала" те самые силы, что раньше шли на выстраивание изысканных ассоциативных рядов. Реалисту Киселеву тонкие литературные намеки всегда удавались хуже. Посему о том, что значит "не та дама" и какая такая "масть", остается только гадать.
Все трое аналитиков утверждают, что аналогичные программы других каналов не смотрят никогда и ни за что. Все же от ощущения, что какая-то предварительная — пусть не режиссура, но корректировка — имеет место, отделаться трудно. Тему "Ельцин и Ленин" три программы представили совершенно по-разному, почти избежав повторов.
Доренко, ни разу не впустив президента в кадр, предрек: "Тень Пушкина будет бороться с тенью Ленина". Сванидзе ограничился общелиберальной сентенцией насчет того, что "лучшего способа отметить дату", то есть 80-летие октябрьского переворота, чем предать тело вождя земле, и не придумаешь. Киселев же усмотрел в этом "лишь тактический ход" в борьбе президента с Думой. Каждый из ведущих, таким образом, соответствовал своему амплуа. Доренко играл пифию, изъясняющуюся исключительно туманно и иносказательно в силу неспособности мыслить ясно. Сванидзе — благонамеренного интеллигента, скрывающего за здравыми трюизмами неуверенность в своих суждениях. Киселев — византийского царедворца, для которого кулуарные тайны есть единственная реальность, данная ему в ощущениях.
Под стать почеркам ведущих получились и спецэффекты — ради которых и смотрят телеаналитические передачи. Тут я предлагаю читателю сыграть в некий вариант игры "Угадай мелодию". Итак, три цитаты.
Первая. Назначения Черномырдина и Немцова на посты председателей комиссий по военному строительству и военным финансам соответственно, по словам комментатора, "обнажают самое заветное и интимное, что находится в брюках генералитета — карман".
Вторая. Телеграмма, присланная опальному дальневосточному губернатору Наздратенко, гласит: "Стоять, Евгений Иванович, стоять спокойно и холодно. Мешать мед с дерьмом не надо".
Третья. К тому, чтобы репрессии 37-го года повторились, "все предпосылки или есть уже или могут возникнуть в каждую данную минуту".
Задачка потрудней, чем по трем тактам опознать песню "И на Марсе будут яблони цвести". Конечно, брюки генералитета украсили бы извилисто-язвительные речи Доренко — но сказал о них Сванидзе. Либеральный алармизм, касающийся 37-го года, был бы интонационно уместен у Сванидзе — но ему предался странно сочетающий в себе почти почвеннический популизм и почти панковский нигилизм Доренко. Впрочем, пугать сейчас 37-м годом есть наивность, которую может позволить себе только Доренко — едва ли кто-то еще рискнул бы обнаружить столь глубокое непонимание как истории, так и текущей действительности. Рецепт адской смеси меда с дерьмом содержался в ободряющей телеграмме Лебедя — двусмысленной, по генеральскому обыкновению. Вот тут ошибиться невозможно: эдакую красоту мог раздобыть лишь мастер околокремлевского эксклюзива Киселев.
Индийская мудрость гласит: каждый изнемогает на своем собственном пути. Однако стилистические линии трех ведущих мало-помалу сближаются. Телеаналитика, построенная по западному, или почитающемуся у нас таковым принципу — факт плюс комментарий,— так и не прижилась на отечественном ТВ. Ведущий не отстраняется от событий — он чувствует себя их участником. Что, пожалуй, только вредит программам. Заняв руководящий пост, Николай Сванидзе де-юре перешел из наблюдателей в действующие политики — и на программу, кажется, стало совсем уж недоставать сил: зеркало мутнеет, скучнеет, вянет. Сергей Доренко, хоть и не может никак избавиться от привычки давать прямые советы правителям ("было бы уместно" etc.), матерея, эту привычку помаленьку трансформирует в нечто увесисто-киселевское: в душе ведущего ОРТ юный правдолюбец-индивидуалист замещается зрелым мужем, коему внятны высшие политические интересы. Киселев, за которым по причинам чисто хронологическим всегда остается последнее слово, Карлсоном парит над конкурентами — приятный мужчина в самом расцвете сил. И лишь заставка, где величественным жестом отбрасывает он со лба прядь "неотъемлемой части сценического образа", выдает нам, что под на диво скроенным мундиром государственного человека бьется честолюбивое сердце артиста.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ