 |
Если оставить в стороне домыслы и умозаключения (которые возникают по поводу истории любой революции), если сделать усилие и оценить реальный масштаб события, случившегося не в давно ушедшие времена, а на нашей памяти (что всегда трудно), если беспристрастно взглянуть на происшедшее, получится, что все же революция была тогда в Москве.
 |
Судить надо прежде всего по результатам. А результатами августовских событий стали полное и бесповоротное изменение общественного и политического строя, разрушение прежде существовавшего и создание нового государственного устройства и даже самого государства. Что, если не революция, оставляет за собой так глубоко перепаханное поле национальной жизни? Путч, даже удавшийся, меняет только верхушку власти; фарс не меняет ничего; без предательства не обходится вообще никакое социально-политическое событие.
 |
Словом, революция — действие идеологическое (в отличие от всех остальных перечисленных общественно-политических катаклизмов).
Именно революцией и были события 19-22 августа 1991 года.
 |
Когда — все реже — их называют путчем, используют определение, возникшее в ходе самих событий и данное им победителями. На самом деле оно абсолютно недобросовестное и оценочное. Так, большевики называли корниловское выступление мятежом, в то время как оно было попыткой военными средствами защитить разрушаемый строй. ГКЧП был не чем иным, как приспособленной к новым временам агонии советского строя формой пленума ЦК — по образцу того октябрьского пленума 64-го года, который устранил Хрущева ради спасения системы. Горбачев представлял серьезнейшую и реально усиливающуюся угрозу для власти КПСС — КПСС в лице своих руководящих товарищей, занимавших высшие посты в партии и государстве, решилась защититься. Взбунтовались не Янаев, Крючков, Лукьянов и прочие верные своему делу руководители СССР, взбунтовался Ельцин — и победил.
Как известно, мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе. Мятеж Ельцина оказался удачным и потому заслуживает звания революции — благодаря единственному, гениальному и совершенно невозможному ни для одного высокопоставленного коммуниста (до Ельцина) решению: глава мятежа обратился к толпе. До президента РСФСР все — от расстрелянных в 37-м до Берии и Хрущева — товарищи покорно исполняли волю группы товарищей и отправлялись на тот свет или на пенсию по приговору открытого процесса или постановлению закрытого пленума. Ельцин воспротивился и, вместо того чтобы спокойно остаться на даче уже в новом качестве — не у дел, залез на танк и обратился к городским смутьянам. К такому обороту номенклатурные путчисты оказались не готовы, хотя должны были бы: строптивый свердловчанин и до того уже обнаруживал свой антипартийный характер.
Словом, революция удалась. Борис Ельцин стал последним великим российским революционером ХХ века, закрыл эту галерею, заняв в ней единственное место революционера не пролетарского, а буржуазного. Инстинкт никогда не подводит массу, и только еще появлявшиеся "новые русские", кооператоры и недавние фарцовщики не зря несли на баррикады к Белому дому еду и выпивку.
 |
А потом — не он первый — Ельцин свою революцию предал. Правда, обычно вожди предают идеалы революции и убивают своих соратников ради императорских амбиций. Ельцин же предел ради таких чисто аппаратных и коллективистских добродетелей, как верность старым товарищам и помощникам. Он не распустил красный Верховный совет, потому что там были поддержавшие его депутаты. Он не запретил немедленно компартию, потому что не мог запретить свою колыбель, и на тормозах спустил суд над КПСС. Он не провел декоммунизацию страны, потому что не мог расстаться со своим прошлым смеясь, а плакать еще не привык. И первая после чилийской успешная антикоммунистическая революция захлебнулась в ползучей коммунистической контрреволюции, скисла на два года, пока, наконец, не рванулась вперед еще на один шаг, оскальзываясь на крови, в октябре 93-го. Но было уже поздно: наследственное заболевание приняло выраженную хроническую форму, и даже выборы 96-го не покончили с ним. Коммунистическая (засохшая было) куколка начала снова развиваться — в армии прежде всего, а затем и в таких неожиданных местах, как интеллектуальное и молодежное сообщества. Правые либералы начали розоветь, розовые просто покраснели.
 |
Всякая революция, дошедшая до стадии полного отрицания себя, переходит в реставрацию. Когда Ельцин назвал своим преемником Путина, об этом как-то не подумалось.