Победа ультраправых в Австрии и последовавшая за ней активизация маргинальных политических сил по всей Западной Европе стали предвестниками конца всей послевоенной политической системы Запада. Закат Европы наблюдает корреспондент "Коммерсанта" БОРИС ВОЛХОНСКИЙ.
Когда в октябре прошлого года ультраправая Партия свободы Йорга Хайдера заняла второе место на выборах в Австрии, это мало кого взволновало. Но когда пару недель назад ее представители вошли в правительство, Запад всполошился: как же так, впервые после войны неонацисты пришли к власти. Да не где-нибудь, а в самом центре Европы.
Взволновал политкорректную общественность не сам факт прихода партии Хайдера к власти, а прецедент. Вслед за этим практически во всей Западной Европе активизировались маргинальные политические силы. В Швейцарии, Италии, Франции вновь напомнили о себе ультраправые. И даже в Германии, при всем ее комплексе вины, впервые прошел марш неонацистов.
Маргинализация политической жизни стала логичным итогом развития западной демократии, основанной на "принципе маятника". Сформировавшиеся после войны два крыла политической элиты — левое и правое — попеременно передавали власть друг другу. В 80-е маятник ушел далеко вправо. В ведущих странах Запада к власти пришли неоконсерваторы: Рональд Рейган, Маргарет Тэтчер, Гельмут Коль. Именно они привели Запад к победе в холодной войне.
Но с устранением главного врага — СССР — выяснилось, что консерваторы для этого и были затребованы обществом. И они стали сдавать позиции. Сначала на смену харизматическим Рейгану и Тэтчер пришли лидеры поскромнее — Буш и Мейджор. Затем их сменили политики, доселе невиданные в традиционных демократиях: молодые, обаятельные, готовые на все, лишь бы понравиться избирателям, и не особенно заботящиеся о содержании своих программ. По западным меркам они считаются левыми. Но "левизна" Билла Клинтона, Тони Блэра или Герхарда Шредера — не более чем популистский лозунг. Как писала в свое время британская пресса, Блэр победил Мейджора потому, что, выдвинув концепцию "нового лейборизма", оказался правее старых консерваторов.
А на правом фланге также началось неуклонное движение влево. Наиболее последовательно его выразил кандидат в президенты США Джордж Буш-младший. Он взял на вооружение главный козырь левых — социальные программы — и предложил избирателям концепцию "сострадательного консерватизма", где этим программам уделяется первостепенное внимание.
В результате программные различия между былыми левыми и правыми оказались практически нивелированными. Маятнику просто стало некуда качаться. Противостояние крыльев дошло до абсурда: нынешним кандидатам в президенты США не о чем спорить, кроме как о правах сексуальных меньшинств и проблеме абортов.
Но, заняв центр, новые левоправые упустили из виду политическую обочину. А там неожиданно сформировался новый полюс притяжения. В 1992 году в Штатах почти 20% голосов получил экстравагантный миллиардер Росс Перо. Во Франции набирает силу Национальный фронт Жана-Мари Ле Пена. А в Германии до 15% избирателей голосуют за неонацистов. Силы, которые автоматически отсекались при нормальных колебаниях политического маятника влево-вправо, все громче заявляют о себе и тянут маятник уже куда-то в третью сторону.
Кстати, очень помогли им "новые левые". Захватив командные высоты, они решили остановить маятник и принялись топить традиционных противников, забыв, что свято место пусто не бывает. Вот, например, скандал с Гельмутом Колем. С точки зрения политической логики социал-демократам вовсе не обязательно было очернять образ канцлера-объединителя. Но уж больно удобный случай представился утопить всю партию христианских демократов. Еще более нагло ведут себя "новые левые" в США. Цель та же — утопить республиканца Буша, единственного, кто способен победить на выборах демократа Гора. Чтобы не доводить до противостояния Гор--Буш, демократы сделали ставку на конкурента Буша в самой республиканской партии — сенатора Маккейна. Предвыборная технология проста: во время праймериз демократы в массовом порядке прикидываются республиканцами и голосуют против сильнейшего.
Пока левые технично давят правых, а политические дискуссии вокруг повисшего маятника сводятся к спорам о правах лесбиянок, "силы с обочины" нащупали проблему, которая больше всего волнует западное общество после устранения коммунистической угрозы. Это — страх перед иммиграцией. В недавнем прошлом — из Азии и Африки, а теперь еще и из Восточной Европы.
В сущности, весь "неонацизм" Хайдера сводится к лозунгу "Австрия — для австрийцев". И в этом он не оригинален. Неприязнь к иммигрантам испытывает, к примеру, президент Франции Жак Ширак, как-то посетовавший на их "шум и вонь". А буквально на днях премьер благополучнейшей и социал-демократичнейшей Дании Поуль Рассмуссен признал, что иммиграционные законы в его стране — "одни из самых строгих в Европе".
Но это поле — не для политкорректных партий. Здесь нужны иные качества — громкий голос и броские слоганы. И потому успех новым "ультра" гарантирован. Они всегда смогут рассчитывать на протестный электорат. А его будет все больше по мере того, как традиционные левые и правые будут становиться неотличимыми друг от друга.
И зря немецкие социал-демократы рассчитывают, что, утопив Коля и ХДС, они укрепят свои позиции. Если даже ХДС развалится, ее электорат не пойдет влево, а начнет искать новых выразителей своих интересов. Маятник качнется — но уже совсем не туда. И кто знает, не превратится ли он в шар-бабу, которая разрушит все здание послевоенной демократии.
Пока левые технично давят правых, маргинальные партии нащупали проблему, которая больше всего волнует западное общество после устранения коммунистической угрозы