Заместитель министра по связям с общественностью и межнациональным отношениям Северной Осетии СОСЛАН ХАДИКОВ рассказал корреспонденту "Ъ" ОЛЬГЕ АЛЛЕНОВОЙ о том, почему сегодня в его республике беженцев больше, чем в Ингушетии.
— Сколько человек не восстановлено до сих пор в правах на утраченное жилье и не вернулось в Пригородный район Северной Осетии?
— Около 1,2 тыс. человек. Мы пользуемся данными межрегионального отдела ФМС РФ.
— Почему в Ингушетии цифры выше?
— С государственными органами Республики Ингушетия у нас расхождений нет, все пользуемся одной статистикой, предоставленной федеральными органами. Могу только предположить, откуда берутся другие цифры. Во Владикавказе ингуши живут и сейчас. И в Пригородном районе тоже. В основном беженцы в Пригородный район вернулись. За исключением нескольких населенных пунктов, в отдельные части которых возвращение затруднено: местным жителям пока еще трудно смириться с понесенными потерями, нужно время. Задача государства — восстановить граждан в правах, в том числе на утраченное имущество, а не любыми способами восстановить нарушенный когда-то этнический баланс.
— Вы знаете о том, что беженцев в Ингушетии выселяют из мест компактного проживания?
— Да, и у нас в Осетии беженцев тоже выселяют. Многие из них занимают здания, принадлежащие частным собственникам, эти собственники терпят уже больше 20 лет, но в итоге принимают решение о выселении. Там ведь и условия жизни ужасные.
— Сколько сегодня в Северной Осетии беженцев?
— Около 11 тыс. человек. В основном это беженцы из Грузии, которые появились здесь еще в конце 1980-х.
— Как же так вышло, что государство не обустроило стольких людей?
— Многие из этих людей, приехав в Россию, были без паспортов и гражданства. Их не ставили на учет по улучшению жилищных условий в органы местного самоуправления. А существующая сегодня федеральная очередь формировалась именно в муниципалитетах. Большинство мигрантов более десяти лет сохраняли статус беженцев, но не получали российского гражданства. В итоге, когда они наконец получили гражданство и подпали под действие программы "Жилище", выяснилось, что федеральная очередь формируется по дате постановки на учет и сертификат дается по этой дате. Конечно, эти люди оказались в хвосте. Нам дают в год два-три сертификата по этой программе, а нам надо хотя бы 600-700 в год, чтобы мы могли в течение четырех-пяти лет решить проблемы очередников.
Многие из беженцев лишились своего статуса совсем недавно. Каждый год они должны перерегистрироваться и продлевать свой статус, писать заявления о претензии на жилье, но люди не очень организованны, забывают заполнять эти бумаги и теряют статус. Потом кто-то восстанавливается, а кто-то отчаялся и уже ничего не делает. Люди живут в нечеловеческих условиях. У нас 40 мест компактного проживания, в каждом от пяти и выше семей. Это Пригородный, Кировский, Ардонский и Алагирский районы. Очень тяжелая ситуация в аварийном общежитии ПТУ N 7 во Владикавказе, на территории бывшей воинской части в Камбилеевском, на бывшей базе отдыха совхоза "Осетия" в Гизели и так далее. В Камбилеевском люди живут в бывших свинарниках и складах, испытывают серьезные материально-бытовые трудности. Нередки случаи заболеваний туберкулезом и гепатитом. У них проблемы с водой, электричеством (отключают все время), с дровами. А ведь там живут российские граждане. Вот в поселке Камбилеевское люди выходят на улицу и смотрят через дорогу, а напротив — добротные кирпичные дома, которые построили для беженцев в рамках программы ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта. И многим людям обидно. Вы думаете, там нет социально-протестной и неблагоприятной среды? Я считаю, что на фоне серьезного подхода к ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта беженцы из Грузии остались без достаточного внимания государства.
— И никак нельзя им помочь?
— Собственных возможностей для решения этой проблемы у республики нет. Мы пытались снизить напряженность разовыми гуманитарными акциями, иногда это удавалось. Помогали нам и по линии ООН. Но теперь Россия больше не будет получать помощь от международных гуманитарных организаций, мы теперь сами становимся донорами. Может быть, теперь что-то изменится?