В Чечне закончилась одна из самых тяжелых и кровопролитных операций текущей войны — сражение за Комсомольское. Вчера над полностью разрушенным селом был поднят российский флаг. Такой финал стал возможен лишь после того, как около сотни гелаевских боевиков сдались федералам в плен. О том, как это было, рассказывает корреспондент Ъ ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА.
С утра в Комсомольском еще шли бои. Стрекотали пулеметы, ухали "саушки" (самоходные артиллерийские установки), кружили в небе "крокодилы" — боевые вертолеты Ми-24. Боевики предприняли последнюю попытку прорваться в сторону Урус-Мартана по руслу реки, но наткнулись на яростный огонь. Поле боя усеяли мертвые тела полусотни боевиков. Оставшихся федералы зажали в лощине на южной окраине села и методично добивали. К полудню все стихло. В тот же момент в эфире послышалась чеченская речь. Потом на ломаном русском кто-то попросил: "Не стреляйте. Мы будем сдаваться. Сейчас к вам выйдет парламентер". Сразу команда: "Не стрелять в парламентеров! 'Духи' сдаются!"
Первый парламентер с белой лентой на обгоревшей палке совершенно неожиданно появился из полуразрушенного дома.
— Ну, пошли, делегат,— обступили его омоновцы.
Чеченца сразу привели на командный пункт, где тот объяснил, что защитники села больше не хотят сражаться.
— Отвоевались,— мрачно усмехнулся командующий Объединенной группировкой внутренних войск генерал-полковник Михаил Лабунец. У боевиков было лишь одно условие: пусть их принимает кто угодно, лишь бы не воюющий здесь же питерский спецназ ГУИНа. По радиоперехватам боевики знали, что те понесли в Комсомольском самые большие потери и будут мстить. Тогда чеченцам предложили собровцев из Уссурийска.
Через полчаса из-за тех же обломков появились первые пять человек. Грязные и оборванные, они бросали на землю оружие и под окрики "Руки за голову!" покорно семенили за собровцами. Вслед за ними вышла вторая группа, потом — еще. По два-три человека выползали из завалов, хотя порой казалось, что они появляются прямо из-под земли. Всего набралось человек сорок. Многие ранены и с трудом передвигаются. В это же время с противоположного края села появилась еще одна группа.
— Ну что, повеселимся? Пока они еще теплые...
Здоровенный собровец с автоматом наперевес пнул сапогом в спину бородатого чеченца. Тот упал, потом быстро поднялся и не поднимая глаз ушел в сторону.
— Сука,— процедил федерал.— Моя бы воля, расстрелял бы падлу.
— Да их всех мочить надо! — откликнулся омоновец Серега.— Полгода в наших ребят стреляли. Сдались, когда патроны закончились. Жить хотят, шакалье.
Расчищенная площадка на окраине Комсомольского. Здесь на земле сидят, пригнувшись и заложив руки за голову, сдавшиеся чеченцы. Среди них — две женщины. Разорванная одежда, безразличный взгляд. Они два месяца воюют бок о бок с мужчинами. Одна из них — не просто снайпер, а очень хороший снайпер. Обе страшно боялись выходить к федералам. Два раза возвращались, но парламентер их уговорил.
С земли поднимается раненый боевик. Опираясь на палку и хромая, направляется к федералу.
— Ну ты, мудила, сел, быстро. Быстро! — собровец направляет в его сторону автомат.
Пленный послушно садится. Собровцы внушают страх, но чеченец все же решается: "Командир, поговорить надо... Последнее время мы жили в Шатое. Потом Гелаев повел нас на Комсомольское. Сказал, что впереди Урус-Мартан — новая столица ваххабитов. Там нас ждут, там двести ваххабитов с оружием. Там федералы нас будут бояться. Но Гелаев ушел. Не знаем куда, мы давно его не видели. Зато в горах осталось много наших. Если нас не убьют, мы могли бы им объяснить, что нужно сдаваться. Мы понимаем, что федералы нас ненавидят, но нас уже ненавидят и сами чеченцы. За Шатой, за Комсомольское... Не знаю, простят ли..."
Перспективы
К вечеру 20-го марта стало известно, что в плен сдалось 76 боевиков. Ночью должны были "принять" еще двенадцать, однако из-за начавшейся перестрелки коридор для их выхода был закрыт до утра.
Тех, кто успел сдаться, на вертолетах отправили в Ханкалу. Но из 76 пленных, которых загрузили в Комсомольском, туда добрались только 72. Остальные, наверное, попытались сбежать по дороге. Впрочем, они не первые. Вот недавно в Ханкале умер наемник-уйгур, гражданин КНР. Его тоже взяли в Комсомольском, но на неделю раньше. Потом несколько дней проводили следственные мероприятия. Он, наверное, тоже хотел сбежать. А может, просто здоровье подкачало.
Однако пленным всегда рады. Например, тех, что привезли сейчас в Ханкалу, спецназ приветствовал прямо на взлетной площадке.
Из открытой двери вертолета выпадает первый чеченец. Его поднимают и тащат по коридору между двумя шеренгами военных. Второй идет сам, но тут же получает пинок в бок. Так приветствуют всех, но особенно рады снайперше. Та буквально вылетела из вертолета на бетон. Подняться после такой встречи смогли уже не все.
— Ничего, очухаются,— обнадежил майор, прилетевший вместе с пленными из Комсомольского.
— Зачем бьете, они же пленные? — наивно спрашиваю я у майора.
— На войне, ребенок, есть только одно правило. Один закон. Месть. За своих. Ты видела, что они с нашими бойцами делали? И не надо тебе этого видеть. А кто видел, не забудет. У меня пятеро ребят погибло из-за этой мрази. И друг один. И вообще, я считаю, что пленных на этой войне просто нельзя брать. Хотя им и так будет несладко. Сначала — Чернокозово, потом — суд, потом — зона где-нибудь в Сибири, в тайге. А там этих отморозков не любят.
Но моджахедов такая перспектива, видимо, вполне устраивала: вчера утром в Комсомольском сдалось еще пятнадцать боевиков. Шли без оружия, руки за голову.
В тот же день генерал Лабунец объявил, что войсковая и оперативно-поисковая операция в Комсомольском завершена.
— Все подразделения действовали четко и слаженно,— говорит он.— Хотя операция была очень сложной и даже уникальной. Ведь в маленьком селе находилась целая армия боевиков, каждый дом представлял собой обороняющуюся крепость, которую нельзя было обойти с фланга. Только брать штурмом. Но солдаты и офицеры с задачей справились.
В тот же день над развалинами Комсомольского подняли российский флаг.