Премьера "Сонной лощины" в кинотеатре "Горизонт" проходила при высокой концентрации VIP. Критики старались прорваться на фильм Тима Бартона еще раз.
Для нашего проката это счастливый случай, способный примирить обычно антагонистичные кланы публики. С одинаково счастливыми лицами с просмотра выходили Александр Митта, Рената Литвинова и Леонид Ярмольник. Синефилы и умники нашли в картине множество потайных смыслов, а народ попроще на выходе объяснял себе и другим: "Понимаешь, это стеб. Вроде бы держит в напряжении, и в то же время..."
В Америке картина, стоившая 65 миллионов, принесла почти удвоенные сборы. Но событием не стала, не получив ни одной существенной номинации на "Оскар" и будучи воспринята как очередная сказка для детей. Из-за дурости американской прокатной цензуры (она, видите ли, борется с насилием в школах) "Сонную лощину" запретили зрителям до семнадцати — а ведь им-то особое удовольствие доставило бы зрелище летящих с плеч голов и азартно отсекающего их всадника, самого, между прочим, без головы. К счастью, за океаном и взрослые — как дети. Только отъявленные интеллектуалы, на которых пробы ставить негде, пренебрежительно кривились.
У нас таких отщепенцев уже почти что нет, отсюда — характерное единодушие. Впрочем, гипнозу Тима Бартона и впрямь трудно противиться. Даже те, кто не поспешил полюбить в свое время инфернально-веселого "Бэтмена" и дивно придуманного, хотя и натужно реализованного "Эда Вуда", уже давно признали фантазию и талант их создателя. "Сонная лощина", сделанная Бартоном без единой ошибки, подтверждает, что этот талант отшлифован Голливудом до миллиметра. И прикоснувшись к американской готике (в основе сценария — повесть Вашингтона Ирвинга), он легко переводит ее на язык современного зрелища, основная цель которого — доставлять нерассуждающее удовольствие.
Удовольствие доставляет здесь все. Преддверие рационального девятнадцатого века и борьба с суевериями. Неврастеничный, трусливый, но технически прогрессивный констебль Крейн в исполнении Джонни Деппа. Катрина — скрывшая под корсетом и кринолином свою фирменную порочность Кристина Риччи. Сам легендарный кумир фильмов ужасов Кристофер Ли, переигравший на своем веку всех мыслимых Дракул и Франкенштейнов, а в картину Бартона приглашенный на эпизодическую роль как живой символ.
Но больше всего дурманит и веселит атмосфера фильма — адская смесь искусственности с натуральностью, которую может себе позволить только большой Голливуд. "Сонная лощина" сделана, разумеется, не без компьютерных эффектов, но это эффекты нового поколения, ловко имитирующие наивность старых рукотворных ужастиков. Найдя в окрестностях Нью-Йорка голландскую общину, подобную той, что жила здесь двести лет назад, Бартон построил аналогичную деревушку в съемочных павильонах под Лондоном. Там же был выращен искусственный лес, вскоре обжитый птицами.
Натурные и павильонные съемки практически неотличимы: и те, и другие происходят в едином кинопространстве, стилизованном под немецкую романтическую живопись, экспрессионизм и гиперреализм. Сугубо кинематографических цитат еще больше: назовем хотя бы "Бал вампиров" Романа Поланского и "Дракулу" Копполы (исполнительного продюсера "Сонной лощины").
Сравнение с предшественниками позволяет оценить органический артистизм Бартона и подивиться полному отсутствию у него каких бы то ни было рефлексий. Тот же Коппола видит в викторианских грезах романтизма современные, куда более жуткие призраки. Тот же Поланский с присущим ему "еврейским пессимизмом" потратил полжизни, чтобы избавиться от преследующих его с детства кошмаров нацизма. Даже в недавних "Девятых вратах" тот же самый Джонни Депп становится жертвой очередной прекрасной блондинки, которая, как всегда в фильмах Поланского, оказывается на поверку вампиром или дьяволом. И тот же самый Депп в "Мертвеце" Джармуша совершает метафизическое путешествие в потусторонний мир.
Ничего этого нет и в помине в фильме Бартона. Душка Депп, прибывший по спецзаданию в Сонную лощину, нисколько не посрамлен в своем закоренелом рационализме. Все злодейства и чудеса получают вполне добротное и подробное объяснение происками "одной гадины", которую сильно обидела жизнь. В финале ее вместе с обретшим голову всадником выбрасывают на обочину сюжета, где они могут вволю предаваться вампирическим поцелуям и грызть друг друга, предоставив место на авансцене более гармоничной любовной паре.
Да и в последней нет никакого особого драматизма. Идущий из детства невроз героя Деппа трогательно комичен, а белокурая девственность Катрины — его подруги из Сонной лощины — так, кажется, и не будет нарушена. Тим Бартон верит, что зло не страшно, легко победимо, и с этой детской верой входит в двадцать первый век, как констебль Крейн — в девятнадцатый.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ