Концерт классика
В концертном зале Мариинского театра с первым из трех запланированных в рамках программы "Артист месяца" концертов выступил Ферруччо Фурланетто. На пару с пианистом Игорем Четуевым титулованный итальянский бас исполнил программу из романсов Сергея Рахманинова и Модеста Мусоргского и сконфузил ДМИТРИЯ РЕНАНСКОГО.
Переполненный зал встречал и провожал Ферруччо Фурланетто шквалом аплодисментов — харизматичный певец неоднократно пел в Мариинском театре под управлением Валерия Гергиева и успел полюбиться местной публике. Все предыдущие петербургские выступления любимца и протеже Герберта фон Караяна напоминали показательные выступления выдающегося мастера, демонстрирующего класс вне зависимости от репертуарных или сценических обстоятельств.
Программа камерной вокальной лирики русских композиторов дала возможность увидеть господина Фурланетто в новом свете. Ощущение того, что этот репертуар ввергает прославленного баса в глубокую задумчивость, сохранялось на протяжении всего концерта. Эта неестественная задумчивость делалась особенно очевидной на фоне природной органики аккомпанемента Игоря Четуева. Уже зарекомендовавший себя в сольном репертуаре пианист показал себя превосходным ансамблистом, предложив ряд неожиданных интерпретаций заигранного репертуара: его "Весенние воды" не неслись могучим селевым потоком, а напоминали о ручье шубертовской "Баркаролы" — так деликатно и точно рояль не звучал в мариинских стенах уже давно.
Господин Фурланетто пел по нотам, но нельзя сказать, что он всегда озвучивал именно тот музыкальный текст, который видел перед глазами — многие из до боли знакомых стандартов отечественного репертуара прозвучали интонационно весьма сомнительно. Артистическому почерку певца всегда была свойственна изрядная отстраненность и совсем неприсуща вроде бы обязательная для исполнителей русской музыки задушевность. Дефицит второго ингредиента при очевидном переизбытке первого господин Фурланетто безрезультатно пытался восполнить неожиданным, балансирующим на грани цыганщины надрывом. Но если без пресловутого "души исполненного полета" в рахманиновском блоке программы можно было и обойтись, то без гибкой кантилены никак, а именно с ней певец испытывал наиболее серьезные проблемы.
Чуть более внятно прозвучали прямолинейно-аутичные, требующие меньшей эластичности пять песен Модеста Мусоргского, исполненные на разогрев перед "Песнями и плясками смерти". Кульминация вечера оказалась смазана: там, где композитор изощрялся в искусстве перевоплощения, певец рисовал портрет главной героини цикла одной краской. Жертва "Трепака" преждевременно закоченела в объятьях смерти, в "Колыбельной" вокалист наотрез отказался менять личину рассказчика на маски героев романса, "Серенаду" пришлось начинать дважды в виду сложных отношений исполнителя с предписанными "негой" и "трепетом". По душе господину Фурланетто пришлась лишь роль "Полководца", но не ее издевательский цинизм: достичь обязательного в финальном номере цикла сарказма певец так и не сумел.
При этом нельзя сказать, что слушать выступление господина Фурланетто было неинтересно. Просто интерес этот был совершенно особый: с таким разглядываешь некачественную репродукцию, удивляясь тому, до какой степени неузнаваемости может быть искажено известное изображение, и опознавая первоисточник по характерным контурам линий. Так в сочном, теплом кашеобразном месиве густого голоса певца вдруг периодически проскальзывали хрестоматийные интонации романсов Рахманинова и Мусоргского. Ферруччо Фурланетто нет равных в басовом амплуа бесчисленных царей, королей, кардиналов, графов, князей и султанов, которых он переиграл за свою жизнь на оперной сцене. Но когда Филипп II или Борис Годунов вдруг нарушает протокол и выходит на концертные подмостки в лирическом репертуаре, конфуза не оберешься — не царское это дело.