Музей "Бородинская панорама" никак не относится к числу малоизвестных, он даже такой известный, что стоит в памяти и в городе, как будто так и надо. То есть в голову не приходит как-то в нем усомниться. А вообще-то это ведь странное место.
Памятники войны 1812 года в Москве вообще отличаются некоторой диковинностью. Собственно, главным памятником этому событию оказалась Кутузовская изба, поставленная тут в 1887 году в память о той избе, где фельдмаршал принял историческое решение отдать французам город без боя. Возможно, с точки зрения военной это был гениальный план, но несколько таинственно, что москвичи решили из всей войны 1812 года отметить благодарностью именно этот эпизод. Изба, как водится, начала обрастать мемориями. Рядом с ней в 1912 году поставили Михайловскую часовню, а после того, как скульптор Николай Томский в 1973 году поставил здесь памятник Кутузову, получилось, что это оставление Москвы — главное благо, совершенное Михаилом Илларионовичем для Москвы. Конечно, "пожар способствовал ей много к украшенью", но все ж таки отчасти странно так открыто признаваться в своем скалозубстве. Дальше — больше. К избе пристроили триумфальную арку, отчасти восстановив арку Осипа Бове, стоявшую в начале Тверской. Эта арка там приветствовала русскую армию, вступавшую в Москву после зарубежного похода. Что же касается Кутузовского проспекта, то по нему как раз вступала после Бородина в город, который решили не защищать, армия Наполеона, так что арка теперь триумфирует противника. Нестроение отчасти произошло от того, что храм Христа Спасителя, который, собственно, и был мемориалом победе над французами, некоторое время, если кто забыл, пребывал отсутствующим, а по прибытии стал главным образом памятником пассионарности Юрия Лужкова. Память о 1812 годе рыскала по городу, не вполне понимая, куда приткнуться, ну и собралась у этой избы по сложной цепи ассоциаций. Тут мила легкость мысли, позволяющая ей перемещаться с такой раскованностью.
Кроме того, это музей довольно-таки невероятной архитектуры. Делали его в мастерской Владимира Гельфрейха архитекторы Корабельников, Кузьмин и Кучанов, и это один из главных памятников хрущевской оттепели в Москве. Это обаятельная архитектура, она про молодость, прогресс, вкус Запада и фестиваль. Стеклянный стакан напоминал Нью-Йорк, спиральная лестница внутри — музей Гуггенхайма, все это было страшно модным тогда, в 1962. Гагарин только что полетел в космос, и, поднимаясь по спиральной лестнице на смотровую площадку, откуда видно во все стороны земли, вы, по замыслу архитекторов, должны были чувствовать что-то такое же. Но трудно назвать архитектуру, менее как-то подходящую к сюжету. Все ж таки 1812 год — это расцвет русского ампира, это очень непохоже на стиль кафе "Ласточка" и "Юность". Поколение КСП любило забраться в тайгу, в какую-нибудь брошенную избу, и петь у костра, что как бы они гусары, летящие в космическую даль, — здесь застыла как раз вот эта музыка. Очень диковинная вещь.
Наконец, это музей одной картины. Конечно, с 1962 года, когда его открыли, и по сегодняшний день, он как-то оброс фондами, там есть копии портретов Александра I, Кутузова, Багратиона, копия расчудеснейшей, очень новогодней по настроению картины Василия Верещагина "Не замай, дай подойти" про партизан под елкой, копии гравюр, бюстов, киверов, ментиков и всего такого прочего, но собственно в смысле панорамы все это особой ценности не имеет. У нас больше нет случаев, чтобы ради одной картины строилось здание. Александр Иванов мечтал об отдельном музее, где должны были быть картина "Явление Христа народу" и все его библейские эскизы, это вершина русской живописи, но у него не вышло. А вот Франц Алексеевич Рубо сподобился. Как отмечает автор одной статьи о нем, он не располагал большим талантом (это довольно мягкая характеристика, если честно). Но зато он отличался большим трудолюбием, нарисовал 115 метров в длину и 15 вверх, и вот теперь это музей.
Собственно, чем больше вглядываешься в эту вещь, тем она расчудеснее. Ну очень большая битва нарисована. Бегут, прыгают, атакуют, контратакуют, из засады выскакивают, а эти прячутся, а лошади, извините, но другого слова не подберешь, скакают, туда-сюда, туда-сюда, солдаты стреляют, пушки стреляют, все стреляет, народу много-много-много. Это еще все под звуковые эффекты надо смотреть, там саундтрек пускают, выстрелы, крики. И ни одного убитого. Есть временно упавшие с лошади, но они еще, наверное, поднимутся. У меня в детстве тоже было много солдатиков, и я устраивал страшные битвы, прямо ужасные битвы, но совсем убитых тоже не было, потому что, хотя солдатиков много, все же обидно, когда вот эти потери, и всегда надежда, что еще найдутся. И пусть опять стреляет. "Будюх-будюх, будюх-будюх, и-го-го, ура-а-а!" Из отзывов о посещении музея: "Была с двумя детьми, пять и семь лет, им страшно понравилось! А когда включили звук, они даже присели от восторга!" А я понимаю. 115 метров вот такого — конечно, присядешь, почувствуешь себя и полководцем, и солдатом, и конем, и пушкой сразу, дух захватывает, сколько много чувств. Одно только — кораблей не хватает. Как же так, такая хорошая большая-пребольшая битва и без кораблей?
Дети — главные посетители этого музея, хотя некоторые родители переживают, что мальчикам очень нравится, а девочки почему-то скучают. Но вот что интересно — заказывали-то это совсем не дети, и делалось это совсем не для детей. Наоборот, было взрослое государственное дело. В 1909 году полковник Генерального штаба В. А. Афанасьев и профессор Императорской военной академии Генерального штаба генерал-майор Б. М. Колюбакин увидели другую замечательную панораму Рубо, "Оборона Севастополя". И она им так понравилась! Они решили, чтобы Франц Алексеевич нарисовал такое же к юбилею 1812 года, и увлекли своей идеей самого государя. Правда, тут возникли сложности. Полковник Афанасьев придумал, чтобы нарисовать происходившее с 10 часов 30 минут до полудня: бой на Багратионовых флешах и схватку за батарею Раевского. Это одобрили в Генеральном штабе, и Франц Алексеевич даже эскиз нарисовал. А 21 ноября 1910 года поехали в Царское Село для утверждения эскиза государем императором, и тот увлекся и предложил художнику "изобразить другой момент, именно полдень, когда начались огромные кавалерийские атаки наполеоновской конницы". А я понимаю. Атаки конницы — это, конечно, интереснее изобразить. Жалко, нет кораблей, ну хоть конница. Только чтобы огромная атака была! Слышите, Франц Алексеевич, огромная! 115 метров хватит? 115 метров? Ух! Да! Да! Да!
Эту картину выставили в специальном павильоне на Чистых прудах. Он не сохранился, разобрали в 1918 году, но есть фотографии, как государь приезжал его открывать. Больше всего этот павильон напоминал цирк-шапито. Это вообще-то было любимое ярмарочное развлечение — панорамы, и даже тоже были саундтреки, под шарманку показывали. Так что празднование юбилея 1812 года в Москве было похоже на большой ярмарочный аттракцион с государем-императором. В 1918 году полотно скатали, и где оно только не находилось! Даже некоторое время лежало под сценой летнего театра в ЦПКиО, видимо, там собирались павильон строить. Перед войной комиссия под председательством Игоря Грабаря его осмотрела и сказала, что все, погибло полотно. Но в 1946 году товарищ Сталин рекомендовал вернуться к этому вопросу, и выяснилось, нет, не погибло! И к 150-летию Бородинской битвы восстановили.
По-моему, восхитительная история. Что такое историческая память? А это когда к юбилею генералы могут наконец исполнить свою детскую мечту и заказать потрясающий набор солдатиков. Это так здорово, это же как в цирк пойти! И ведь все можно себе позволить, и Кутузову избу построить, и тут как бы Кутузов на коне, и триумфальная арка, и пушки чтобы, ну, чтобы все было по-настоящему.
А тут некоторые ехидничают, чем, дескать, будет заниматься комиссия по фальсификации истории при президенте РФ. Ничего люди не понимают.
Кутузовский проспект, 38, 148 9489