рекомендует Анна Толстова
В названии выставки сразу два запрещенных в современном искусстве слова. Во-первых, современному художнику категорически нельзя про красоту. Про идентичность, телесность, медийные манипуляции, революцию и права меньшинств можно, а про красоту нельзя. Это реакционная тема, тема для салона (Никас Сафронов) и официоза (Илья Глазунов). Во-вторых, современному художнику нельзя про русское. То есть про американское, британское и германское ему тоже нельзя — про национальное можно, только если это национальное в меньшинстве и страдает. Например, можно про палестинское. Словом, если вы подаете на грант в какой-нибудь прогрессивный центр современного искусства, не надо писать в заявке, что ваш проект про "русскую красоту". Это прозвучит почти как про "арийское чувство формы".
Не то чтобы Государственный центр современного искусства, принимающий петербургскую выставку "Русская красота", вдруг впал в консерватизм. Просто в ГЦСИ целиком и полностью доверяют ее кураторам: Глебу Ершову, идейному руководителю галереи Navicula Artis — единственного места в арт-центре "Пушкинская 10", где сохраняется сквоттерский дух прежней, не законсервировавшейся в своем музейном нонконформизме Пушкинской, и Станиславу Савицкому, верному другу Navicula. Этот дуэт давно занят поисками "русской красоты" в окружающем мире. Несколько лет назад они придумали "Прогулки за искусством" — художественные путешествия по конструктивистским трущобам Ленинграда, Свердловска и Москвы, в ходе которых прямо посреди руин советской утопии обнаруживалось нечто, что можно было бы назвать "нашим Ансельмом Кифером" или "нашим Ричардом Серрой".
Теперь же кураторы-провокаторы дали петербургским художникам задание самим делать "русскую красоту". Тут имелся еще один подвох: в Петербурге вообще-то хватает красоты, но она — по крайней мере, так считают во всей остальной России — какая-то нерусская. Кураторский замысел мог, конечно, ограничиться живыми классиками местной школы — митьками (они бы отвечали за русское) и "новыми академиками" (эти, понятное дело, заведовали бы красотой). Но хотелось, чтобы было "два в одном" и чтобы была свежая кровь — с последним помог институт Pro Arte, поделившись своими выпускниками. И еще хотелось, чтобы было всерьез и без ерничанья. Поэтому в плане подготовки предприняли еще одну, установочную, "прогулку за искусством". На этот раз по петербургским церквам эпохи Абрамцева и Талашкина, стилизованным под древнерусское зодчество, которые за прошедшее столетие оказались в городской среде, образованной жилконторским хозяйствованием, с одной стороны, и народным самоделкинским дизайном — с другой. В итоге свершилось открытие, достойное Генриха Вельфлина: опытным путем было выявлено, что в основе русского чувства формы лежат принципы "косой" и "загогулины". Идущие от сугубо почвенного отношения к материалу, подгнившему и проржавевшему, и от сугубо почвенной, тяп-ляпистой архитектоники. Пока же вооруженные этим формальным методом молодые художники принялись творить, обнаружилось, что и мастерам старшего поколения — Ивану Сотникову, Петру Белому, Юрию Штапакову, Петру Швецову, Виталию Пушницкому, Марине Алексеевой, Сергею Денисову и многим другим — близки неказистость "косой" и лукавство "загогулины".
Картина мира, возникшая в результате этого эксперимента, имеет вид совершенно неэкспортный. Там по неведомым дорожкам елового леса, выращенного Петром Белым из обломков ржавой пилы, бродят невиданные звери Владимира Лило — из старого алюминиевого дуршлага, на алюминиевых лапках-вилках. А если и попадаются русские красавицы в кокошниках, как на видео Ольги Ловцюс, то корчат такие рожи, что хлеб-соль станут поперек горла. Тут ощущается явная общность с искусством "Русского бедного", показанным Маратом Гельманом в Перми. Что, видимо, свидетельствует о рождении нового русского стиля. Который, может быть, спасет мир от переизбытка красоты (см. Глазунов и Сафронов).
Москва, Государственный центр современного искусства, с 7 июля