Московский Театр Наций показал на сцене Театра Ленсовета свою свежую премьеру — пластическую "Бедную Лизу" в постановке Аллы Сигаловой. Оперой Леонида Десятникова в записи и игрой Чулпан Хаматовой живьем любовался ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
В 1792 году Николай Карамзин издал свою "Бедную Лизу", в 1976-м Леонид Десятников написал одноименную оперу, которую в 2007-м записал и издал на компакт-диске Алексей Гориболь. Выпущенный в марте 2009 года спектакль столичного Театра Наций эту хронологию продолжает достаточно условно: поставленная Аллой Сигаловой для танцевального дуэта солиста Большого театра Андрея Меркурьева и актрисы Чулпан Хаматовой "хореографическая новелла" одинаково автономна как от музыкального, так и от литературного первоисточника. Ее синопсис примерно таков: в малобюджетно воссозданных Николаем Симоновым интерьерах кинотеатра (ряды кресел да утраивающийся к середине спектакля белый экран) битый час кряду выясняет взаимоотношения современная пара. Она давно ждет его и заметно нервничает, он поначалу не замечает ее, они постепенно сближаются и бурно любят друг друга. Он оставляет ее, она случайно встречает его, они расстаются и снова соединяются.
Если очень сильно поднапрячься, то в совершающихся под музыку Леонида Десятникова па и пассах можно даже рассмотреть нечто архетипическое о вечном конфликте полов. Ни о чем большем думать не приходится: постановщик "Бедной Лизы" умудрилась сделать действие своего спектакля условным настолько, что понять что-либо в характерах персонажей и в свойствах их отношений решительно невозможно. Смысл происходящего кое-как тащит на себе лишь подсказываемый вокальными строчками бэкграунд карамзинского сюжета. Спектакль госпожи Сигаловой был бы невыносим, если бы не два обстоятельства, делающие его событием. Во-первых, из динамиков льется запись первого десятниковского шедевра. Во-вторых, заглавную роль в "Бедной Лизе" играет Чулпан Хаматова.
Ее последняя роль не сияет той счастливой виртуозностью, которая превращала в театральное золото 999-й пробы каждый выход госпожи Хаматовой в "Рассказах Шукшина", которые Театр Наций привозил в Петербург в начале месяца. Вовсе не потому, что в "Бедной Лизе" актриса выступает в непривычном для себя танцевальном амплуа. Хаматова поразительно пластична, и лучшими страницами "Рассказов Шукшина" были как раз те минуты спектакля, в которых Хаматова не произносила ни слова. Но Алла Сигалова не Алвис Херманис, и она не смогла придумать для Хаматовой головокружительно изощренный пластический рисунок, в котором та могла бы купаться. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и в "Бедной Лизе" Чулпан Хаматова заполняет постановочные лакуны собой.
Делает она это (впрочем, как и в любой другой роли) истово, не мелочась. Подрываясь на бегу, задыхаясь, сломя голову летя в погоне за чем-то призрачно большим, чистым и сокровенным, в "Бедной Лизе" Чулпан Хаматова фактически себя и играет. Идеально гармонируя с партитурой Десятникова, герметично замкнутой в самой себе. У Хаматовой, как и у Десятникова, эмоциональная распахнутость то и дело застегивается на все пуговицы иронией, чувственное "здесь и сейчас" скрадывается отстранением, романтическая телесность подменяется целомудренным наивом. Музыка композитора и игра Хаматовой — поразительной красоты визуальное явление: ее вздрагивающие ресницы, обреченные полуулыбки, поникшие плечи и теребящие кудряшки пальцы говорят о камерной опере больше, чем весь спектакль Аллы Сигаловой. Слушая в записи "Бедной Лизы" рояль Алексея Гориболя, довольно трудно отделаться от мысли о том, что эту музыку лучше сыграть трудно. Наблюдая за Чулпан Хаматовой, думаешь примерно о том же.