С экономической точки зрения прошедшая неделя отличалась относительной стабильностью, причем в наиболее болезненно реагирующей на любые общественно-политические потрясения сфере финансов. Плавно парашютировал рубль, достигнувший в пятницу отметки в 3261 руб./$1, ровно функционировал рынок ГКО, банковская система, казалось, успешно отходит от потрясений, связанных с обвинениями в злоумышленном октябрьском обвале рубля. В отличие от экономики российская политическая жизнь, теряя и без того хрупкую стабильность из-за углубления кризиса в Чечне, породила у части интеллектуальной элиты эсхатологические настроения. Будучи производной и от того, и от другого, экономическая политика российских властей на прошлой неделе застыла в состоянии ожидания: стрелка компаса стремилась предугадать очередное колебание магнитного полюса. Между тем события в мире, как это ни удивительно, скорее могли вселить оптимизм именно в ту часть российского общества, которая в прошедшие семь дней стала терять чувство равновесия.
Никто из западных экспертов, отваживающихся на анализ ситуации в России, разумеется, никогда не признает, что в качестве теоретической базы для своих построений он берет фрейдистский тезис о предопределении особенностей поведения подсознательными комплексами, сформировавшимися на ранних этапах развития человека в результате сильных эмоциональных потрясений. В применении к политике и экономике подобная методика определяет акцент на культурно-психологических особенностях населения этой страны, из которых и выводятся причины ее нынешнего кризиса. Более наукообразно это можно называть повышенным вниманием к роли традиционного фактора. Можно, конечно, вести дискуссии по поводу продуктивности такого метода, однако, приняв его за основу, не столько теряешь, сколько находишь.
Прежде всего потому, что национальные комплексы (как превосходства, так и неполноценности), как показывает практика, вопреки бытующему мнению, достаточно мобильны, и часто срок их жизни исчисляется не столетиями, как принято думать, а десятками лет. После чего они, порой, переходят в свою прямую противоположность. Нации, как и люди, часто гоняются за химерами, лишенными связи с их реальной жизнью, а потому недолговечными. При этом сразу отвергнем известную точку зрения недавно вновь напомнившего о себе Геннадия Бурбулиса — на этапе перехода к демократии народ этой страны находится в состоянии невменяемости. Невменяемые народы привидятся только после длительного изучения классиков марксизма-ленинизма.
На прошедшей неделе была поставлена под сомнение безусловность распространенного в России евроцентристского взгляда на мир. В прошлый понедельник на референдуме население Норвегии отвергло инициативу своего правительства о вступлении в Европейский союз. Несмотря на то что Австрия, Финляндия и Швеция ранее в этом году приняли решение присоединиться к "Европе двенадцати", шестнадцатым членом ЕС Норвегия не стала. Объяснение этому факту, вызвавшему искреннее удивление всех убежденных "европейцев" к востоку от Одера, самое банальное — большая часть норвежцев сочла единую Европу не в своих интересах. И это несмотря на то что около 58% норвежского экспорта приходится именно на страны ЕС (после образования "Европы пятнадцати" этот показатель достигнет трех четвертей). Как оказалось, можно обеспечить 4,5-процентный рост ВНП и не присоединяясь к "европейской семье". Схожесть Норвегии с Россией не только в том, что основа экономического благосостояния этих стран заложена ресурсными отраслями — Норвегия является мировой рыболовной державой, а достигнув ежегодного уровня добычи нефти в 115 млн тонн, вышла по ее экспорту на третье место в мире, после Саудовской Аравии и Ирана. Схожесть в том, что еще в середине этого века в среде местной элиты господствовали настроения, весьма напоминавшие переживаемый ныне в России комплекс неполноценности, при этом и тогда, и сейчас значительная часть населения придерживалась убеждения в некоей исключительности исторического пути страны. Так и не получив внятного обоснования, последний тезис проявился в ходе референдума в виде аргумента о неприемлемости для Норвегии вхождения в один союз с католическими странами.
Несмотря на то что евробюрократия в Брюсселе выразила огорчение в связи с итогами референдума в Норвегии, трагедией они не стали. Отчасти благодаря надежде на то, что рано или поздно она все же станет частью единой Европы. Отчасти же потому, что при подходе к событиям в той или иной стране представителям Европы, и западной цивилизации в целом, все в большей степени приходится признавать культурный плюрализм современного мира. Пресловутый традиционный фактор, роль которого еще несколько десятилетий назад признавалась положительной только в европейской истории, теперь стал рассматриваться как одна из составляющих успеха наций, относящихся к совсем иному культурному ареалу.
Речь идет о Восточной Азии, превращающейся в новую зону экономического притяжения современного мира. Подписанная три недели назад в индонезийском Богоре декларация о создании зоны свободной торговли в Азиатско-Тихоокеанском регионе еще раз напомнила о тенденции превращения этой части мира в центр экономической активности. Рекордные для стареющей Европы норвежские 4,5 процента прироста ВНП (только Ирландия смогла добиться в этом году большего) на здешнем фоне выглядят гораздо скромнее. Даже беглый взгляд на итоги прошлого года свидетельствует об огромном экономическом потенциале этого региона. Так, рост ВНП в Южной Корее составил 8,5, на Тайване — 7,8, в Китае — 7,6, Таиланде — 6,0, Сингапуре — 5,3, Индонезии — 4,0 и, наконец, в Японии — 3,6 процента. При сохранении этих темпов роста уже в начале следующего века по масштабам экономик ведущие восточноазиатские страны оттеснят крупнейшие европейские державы с верхних строчек рейтинговых таблиц (Япония и Китай сделали это уже сейчас). По "качественному" показателю уровня благосостояния — доходу на душу населения — Сингапур, Гонконг и Тайвань уже обогнали такие европейские страны как Испания, Греция и Португалия.
А ведь еще сорок с небольшим лет назад Япония и Корея лежали в развалинах, мучительно переживая последствия так и не ставших победоносными для каждой из них войн. Пятьдесят лет назад экономика Тайваня основывалась на сельском хозяйстве. Сто лет назад конфуцианская культура Китая считалась синонимом отсталости, а сам Китай — символом вековой недвижимости. Сейчас же политологи и экономисты соревнуются в расписывании значения традиционного фактора для экономического подъема на Дальнем Востоке, причисляя эти четыре страны к индустриальным столпам будущего мира.
Какой вывод можно сделать из всего этого? Экономическое развитие различных стран в XX веке доказало ошибочность точки зрения, признававшей в качестве фактора экономического прогресса исключительно европейскую, преимущественно протестантскую, традицию. Экономика, продолжая удивлять всех изучающих ее, демонстрирует, что на каждом новом технологическом этапе развития той или иной национальной культуре предоставляется возможность реализовать себя в экономическом росте. Как ни странно, но и особенности политического режима той или иной группы стран не являются самодовлеющими. Наряду с демонстрирующей триумф европейской демократии Норвегией успеха добились и страны, демократические традиции в которых только стали закладываться (Сингапур), и страны, в которых демократия или была существенно ограничена (Южная Корея, Тайвань), или ее не было вовсе (Чили, Китай). Для России подобные примеры являются свидетельством того, что ее исторический опыт может быть отнюдь не только тормозом на пути к стабильному экономическому росту, но и его генератором. Хотя, возможно, и в более отдаленном будущем.
РОМАН Ъ-АРТЕМЬЕВ